Пауль Кёрнер-Шрадер, немецкий писатель-коммунист, известен у себя на родине и за ее пределами как пламенный публицист, литератор и борец за мир.
Кёрнер-Шрадер — член Коммунистической партии Германии со дня ее основания, испытанный антифашист. Еще до захвата власти Гитлером он прошел суровую школу революционной борьбы, подполья и стал известен немецкому рабочему классу как активный борец за его освобождение.
Кёрнер-Шрадер родился в предгорьях Гарца в Средней Германии. Внук участника революции 1848 года, сын батрака, преследуемого помещиками и юнкерами за бунтарство, он с юных лет связал свою судьбу с революционным движением. В 1918 году рядовой Шрадер написал, размножил и распространил стихи, призывающие солдат и матросов следовать примеру Великой Октябрьской социалистической революции, примеру трудящихся Советской России, призывающие повернуть оружие против угнетателей и путем борьбы добиться своего освобождения. Военный трибунал 5-го армейского корпуса, расценив это как «государственную измену», приговорил его к заключению в крепости Торн. Из крепости Кёрнера-Шрадера освободила ноябрьская революция в Германии. Он был избран в солдатский совет, вступил в Коммунистическую партию.
В 1921 году, когда в Германии вспыхнул контрреволюционный капповский путч, коммунист Кёрнер-Шрадер с оружием в руках боролся против контрреволюционных банд. После поражения капповцев правительство социал-предателей преследовало не контрреволюционеров, а рабочих. По приказу компартии Кёрнер-Шрадер переходит на нелегальное положение. Он работает кельнером, шахтером, упаковщиком, кучером катафалка, продавцом книг и активно занимается партийной публицистикой. Полиция социал-демократического правительства неоднократно бросала его в тюрьму.
С 1925 года Кёрнер-Шрадер — постоянный сотрудник, а затем один из редакторов центрального органа Коммунистической партии Германии «Роте Фане». Он становится известен читателям пролетарской прессы многих стран. Кёрнер-Шрадер печатается и в советской прессе: в «Правде» и «Комсомольской правде». В 1930 году он приезжает в Харьков на Всемирный конгресс пролетарских революционных писателей.
В 1931 году в Москве Государственное издательство художественной литературы выпустило перевод первой книги Кёрнера-Шрадера «С ружьем в руке», рассказывающей о борьбе германского рабочего класса против капповских банд.
Гитлеровцы, пришедшие в 1933 году к власти, занесли писателя-коммуниста Кёрнера-Шрадера в свои черные списки. Дважды, в 1934 и 1935 годах, он попадал в руки гестапо. По приговору суда его отправили на принудительные работы. Кёрнер-Шрадер строил дороги, переносил кладбища, рубил лес.
Многие тысячи германских коммунистов вместе со своим вождем Эрнстом Тельманом по приказу Гитлера были брошены в тюрьмы и концлагеря. Сотни тысяч революционно настроенных рабочих были замучены, погибли под пулями и на виселицах. Однако и в условиях нацистского террора продолжали героически действовать тщательно законспирированные группы коммунистов, связанные с германской революционной эмиграцией. Водной из групп работал Кёрнер-Шрадер. До самого начала второй мировой войны Кёрнер-Шрадер вместе с другими участниками подпольной группы издавал и распространял антифашистскую литературу, сотрудничал в журнале «Нойе дейче Блеттер», издаваемом в Париже и Праге под редакцией Анны Зегерс, Виланда Херцфельда и Яна Петерсона.
В 1939 году Кёрнер-Шрадер был призван в фашистский вермахт. Писателя-коммуниста заставили воевать против первой страны социализма.
Подпольная партийная группа, в которой состоял Кёрнер-Шрадер, решила, что и в рядах вермахта он сможет продолжать борьбу против фашизма и войны. И Кёрнер-Шрадер, пренебрегая опасностью, искал единомышленников, связывался с польскими, советскими и чешскими партизанами и по мере своих сил и возможностей помогал им в борьбе с гитлеровскими захватчиками.
После войны Кёрнер-Шрадер стал одним из активных деятелей культуры новой, демократической Германии. Он пишет рассказы, очерки, песни, стихи. Некоторые из них публиковались в сборниках на русском языке.
В 1959 году издательство Министерства Национальной обороны ГДР выпустило книгу Кёрнера-Шрадера «Дневник немецкого солдата» (немецкое название — «Остландрейтер»[1]). Это документальное произведение написано в форме фронтового дневника санитара Карла Рогге. В действительности это дневник самого автора.
Кёрнер-Шрадер пишет о войне не как историк, а как очевидец из лагеря противника, как живой свидетель и невольный участник бредового похода на Восток, человек, который благодаря своему политическому сознанию и в условиях гитлеровского террора сохранил непокоренной свою душу коммуниста.
Желание рассказать правду о гитлеровском стане, написать документальное произведение о фашистском нашествии возникло у автора еще в те годы, когда он был вынужден участвовать в войне. Разумеется, в тех условиях писатель не мог открыто вести дневник. Свои записи он тщательно зашифровывал.
Восстанавливая эти записи, вспоминая пережитое, автор старался сохранить непосредственность впечатлений тех лет, хронологию событий, подлинные фамилии сослуживцев и даже номер полевой почты, чтобы последующие поколения могли узнать правду о фашистской армии от очевидцев.
Искренность, правдивость — вот основные достоинства книги Кёрнера-Шрадера, которую высоко оценила пресса Германской Демократической Республики.
Повествование кажется подчас разорванным, суховатым, лишенным обобщений и отступлений, но это отвечает форме произведения — дневника человека, который в тех условиях не мог позволить себе вдаваться в пространные рассуждения и авторские раздумья. В книге только факты, и факты потрясающие, ценные для нашего читателя.
В настоящее время реваншисты Западной Германии наводняют книжный рынок литературой, которая обеляет вермахт, сглаживает и приукрашивает его преступные деяния, пытаясь обвинить в них Гитлера и других военных преступников, которых уже нет в живых. Появляется и некая «объективистская» тенденция в художественной литературе о фашистской армии минувшей войны снять вину за происшедшее с «рядового участника», то есть с солдата вермахта, представить его послушным исполнителем приказов фашистского командования. Но вместе с тем растет и крепнет и другая литература, литература Германской Демократической Республики и прогрессивная литература Западной Германии, рассказывающая неприкрашенную правду о фашизме. Кёрнер-Шрадер последовательно и без компромисса разоблачает фашистских завоевателей, не снимая ни с кого из них ответственности за тупую покорность или активное соучастие. Он показывает, что даже в условиях жестокого террора лучшие представители немецкого народа не прекращали борьбы с фашизмом.
Кёрнер-Шрадер назвал свою книгу саркастически — «Остландрейтер». Он высмеивает в ней рыцарей, отправившихся на Восток в поход за чужими землями и нашедших себе там могилу. Сейчас, когда западногерманские реваншисты вновь бряцают оружием и угрожают миру, книга писателя-коммуниста Кёрнера-Шрадера звучит как напоминание, как грозное предостережение.
Л. Рудная
Август 1939 года. Мобилизация!
Небольшая подпольная антифашистская группа, в которую я входил, вынесла решение, что мне следует продолжать борьбу в рядах гитлеровского вермахта. Глубоко убежденный, что гитлеризм потерпит крах, я с первого дня войны стал записывать все события, свидетелем которых был, чтобы со временем опубликовать их. Тогда я и не предполагал, какую уйму фашистской бесчеловечности мне придется переварить.
Трудно было сохранить все записи. А записок становилось все больше и больше. В случае их обнаружения они могли стать уликой против меня. Я разработал целую систему понятного только мне шифра и с его помощью записывал свои наблюдения.
В «Дневнике немецкого солдата» — только факты. Я счел необходимым сохранить точно названия мест, где мы действовали, имена людей, с которыми общались. Подчеркивая это, я хочу пресечь попытки новых рыцарей похода на Восток из Западной Германии или откуда-нибудь еще объявить изложенные мною факты ложью. Их могут подтвердить все бывшие солдаты и офицеры, служившие в подразделении полевая почта № 01621.
Все началось в воскресенье вечером. Хотя была еще середина лета, по-осеннему нудно лил дождь. Из парка Плентервальд, напротив ратуши в Трептове, ветер доносил запах прелых листьев. Капли дождя, похожие на слезы, стекали с веток и наводили тоску. В мокром асфальте черными бесформенными пятнами отражались фигуры торопливо шагавших мужчин. Один за другим они исчезали за решетчатыми воротами школьного двора, словно их туда втягивал магнит.
Возле школы я нагнал театрального плотника Гуго Лауде. Мы молча пошли рядом, словно малознакомые люди. На самом деле мы познакомились давно. Лауде знал мое прошлое. Несколько лет назад мы вместе отбывали принудительные работы. В 1933 году, когда к власти пришел Гитлер, я бросил свое занятие продавца книг. Книги, которые я хотел бы продавать, были сожжены на площади Оперы в Берлине. А те, что появились в витринах, стыдно было даже в руки брать, не то что предлагать людям. Да никто и не собирался давать «красному» место за одним из прилавков парадно оформленных фашистских «Книжных лавок для народа». Считали, что я этого недостоин. Плотника Лауде тоже выгнали. Его сменил какой-то «ветеран», награжденный орденом со свастикой за «бои» против рабочих на собраниях.
На принудительных работах мы оба на лямках, скрещенных на груди, таскали тяжелый железный каток по щебню, залитому смолой. Вместе со множеством таких же осужденных тянули мы лямку бесчеловечной убийственной системы и строили дороги. А сегодня мы стали рекрутами этой системы, и нас отправляют в поход за смертью,
В школьном дворе я встретил еще кое-кого из знакомых. Трубочист Бёмер помешивал черпаком какое-то варево в котле походной кухни. Пришел преподаватель физкультуры Руди Бродд, всегда со всеми приветливый, но сдержанный. С этими, кажется, можно быть откровенным. Они привыкли не болтать о других.
Дождь загнал всех в просторный спортивный зал, где нас уже поджидал шпис[2] с командой солдат. В зале, кроме мужчин, были женщины и дети. Скоро народу набилось так много, что, как говорят, яблоку упасть было негде. Мужчины — все в возрасте, отцы семейств, пожалуй, найдутся среди них и деды.
Меня никто не провожал. Моя семья уже знает, что ни встречать, ни провожать меня не надо: в тюрьму и в армию и так сойдет.
Шпис провел перекличку — мы коротко отвечали: «Здесь!» Знакомые кивали друг другу. Многие прикололи на грудь значок гитлеровской партии, авось пригодится.
— Патриоты тыла, — заметил кто-то.
— Да, — в раздумьи отозвался другой. — Четверть века назад, день в день, я уже видел такое. Это был шестой день всеобщей мобилизации.
— Верно, шестого августа четырнадцатого года, — подхватил третий.
Те, что нацепили партийные значки, обернулись как по команде. Ведь в повестках и намека нет на мобилизацию. В них говорится только о месячных сборах в «Шт. Санэвакотр. 531». Сам черт не разберет, что это такое.
Родственники призванных не расходились, пока на них не наорал появившийся в зале офицер.
Когда женщины и дети ушли, мужчины стали устраиваться на своем первом бивуаке. Не было ни соломы, ни одеял. Пришлось лечь на голый пол.
У стен стояли рулоны бумаги. Один из них я отважился распечатать, чтобы сделать себе подстилку и подобие одеяла. Пришел школьный сторож, который сказал, что бумагу трогать нельзя. Она принадлежит министерству снабжения, хотя зал конфискован министерством сельского хозяйства под склад зерна — на армейские харчи.
— Очевидно, нас и собираются схарчить, — вырвалось у меня.
Сторож промолчал и ушел.
Утром стали формировать роту. Я услышал:
— Рогге, Карл!
— Здесь.
— Унтер-офицер Гроскопф, — представился человек, который выкрикнул мое имя. — Вы продавали книги?
— Да. Но давно. До тысяча девятьсот тридцать третьего.
— Неважно. Значит, грамотный. Будете казначеем и писарем взвода.
Мне вручили металлический денежный ящик, карандаш, список личного состава взвода (в нем было 59 человек) и металлический штемпель: «1-я рота, санитарно-эвакуационный отряд 531».
Раздали противогазы и приказали проверить их годность в специальной камере. Там, сквозь маску, я почувствовал приторно-сладкий запах, он вызвал слезы. Первые слезы.
Всем новобранцам сделали прививки. Затем выдали обмундирование, медальоны и средство для обеззараживания в случае газовой атаки.
— И все это на месяц учений? — произнес я, и, видимо, чересчур громко.