— Нет, не монгол, — сказал он и снова засмеялся.
— Профессия? — спросил я.
Из длинного ответа я понял лишь одно слово: «автомобиль».
То, о чем пленный говорил дальше, должно быть, относилось к чему-то очень большому: он развел руками, рисуя круг, охвативший все до самого горизонта. Я так и не понял его. Пленный заметил это и стал щупать материю моего кителя, словно проверяя его качество. Может быть, он водил машину на текстильной фабрике. Я стал изображать звук и движение ткацкого станка. Пленный снова покачал головой и сказал:
— Колхоз.
Расстегнув замасленную куртку, он показал на свою рубаху, затем жестом показал, как что-то постепенно растет из земли, стал дуть в воздух, как бы поднимая пушинку. Я понял, он рассказывает о хлопке, очевидно, он работал шофером в колхозе, где выращивают хлопок. Юноша обрадовался моей догадке и стал о чем-то с жаром рассказывать. По его движениям и страстному тону я догадался, что он говорит о своей родине. Даже не понимая слов, можно почувствовать, как человек любит родину.
Пленный ткнул меня в грудь и спросил:
— Профессия?
Я вынул из кармана блокнот, изобразил, будто складываю много книг, и сказал:
— Горький, Пушкин, Гоголь.
Услышав эти имена, парень начал с восторгом что-то декламировать. Я понял, что он читает стихи.
Я невольно вспомнил, что в Германии книги этих писателей были преданы сожжению в то время, как в самых отдаленных уголках огромного Советского Союза любят и хорошо знают великих немецких писателей.
Пленный снова ткнул меня в грудь и спросил:
— Гитлер?
— Нет Гитлер, — ответил я.
Для того чтобы парень мог понять, что мне с Гитлером не по пути, я растопырил пальцы и закрыл ими лицо. Это уже стало международным знаком, обозначающим, что ты сидел в тюрьме. Пленный кивнул. Затем он спросил еще что-то, чего я не мог понять. Тогда он показал на мои погоны унтер-офицера и на пистолет. Я не нашел иного ответа, кроме слова «Шайсе!», которое содержит в себе полное отрицание войны и которое все пленные хорошо знают.
Пленный рассмеялся и с удовольствием произнес это слово по-немецки:
— Шайсе!
Так, жестикулируя, мы дошли до госпиталя. Постепенно я проникся симпатией к «косоглазому».
Как только мы поднялись на гору, нам встретился доктор Сименс. Он спросил:
— Кого это вам подсунули, монгола или японца?
— Русского, господин доктор. Он родом из самого далекого уголка на их огромной карте.
— Не напоминайте мне, ради бога, об этой огромной карте, — сказал Сименс смеясь.
Но я продолжал:
— Он родился там, где четвероногих верблюдов больше, чем у нас двуногих. На его родине реки своей шириной могут поспорить с длиной наших рек. А табак они там режут, пользуясь лестницей, до того он высок. Рубашки же растут прямо на полях.
Сименс ценил юмор. Он рассмеялся и покровительственно поздоровался с пленным. Войдя в раж, я продолжал:
— Господин доктор, если нам придется развернуть эвакогоспиталь на его родине, то на побывку в Берлин мы сможем поехать с другой стороны. Так будет ближе.
Сименс возразил:
— До тех пор у нас вырастет вот такая борода, — и он показал рукой до колена.
Я был доволен сегодняшним днем. Побег Владимира прошел удачно. Взамен появился новый пленный. Особенно я был доволен тем, что подозрительная бумажка отправилась в путешествие к Балтийскому морю.
Но вечером, когда мы с унтер-офицером Зимке солили огурцы, у меня вдруг появилось ощущение, что я занимаюсь работорговлей.
Пришел Сергей, чтобы узнать подробности ухода Владимира. Не желая при Зимке затевать разговор, он сказал:
— Унтер-офицер, нет ли у вас яда для крыс, ужас, сколько их развелось. А кроме того, испанцы дерутся, крепко дерутся.
Зимке ответил:
— Крыс нужно ловить и жарить. А у испанцев выключи свет, пусть дерутся в темноте, это им доставит еще больше удовольствия.
— Правда? — спросил Сергей, обращаясь больше ко мне, и, когда я кивнул, выключил свет во флигеле, где размещались испанцы.
Однако шум после этого только усилился.
Жизнь течет своим отвратительным чередом. Здание госпиталя забито больными и ранеными от подвала до чердака. Служба стала тяжелой. Ни у Рейнике, ни у меня нет ни одной свободной минуты. Отлучиться мы никуда не можем. Рейнике поручено травить крыс. Их тьма-тьмущая, они табунами носятся по зданию. Я до поздней ночи вожусь со своими ведомостями и списками. Очень трудно скрывать каждый день два десятка пайков, которые идут пленным.
Вчера ко мне зашел Сергей. Улыбаясь, он тихо сказал:
— Товарищ Карл, принимай гостей. Возле ямы, в которую мы сбрасываем золу и картофельные очистки, сидит Владимир.
— Черт побери! — воскликнул я. — Он вернулся? Мы же не можем принять его снова в нашу команду! Его никто не должен видеть. Иначе — капут.
— Нет, товарищ Карл. Он и не собирается возвращаться в нашу команду. Он пришел с двумя другими товарищами. Им нужны пистолеты, боеприпасы, спички и солдатская форма.
Я обрадовался. Наконец-то мы снова установим связь с партизанами и сможем помогать им, как в Люблине, в фотоателье Ольги.
— Солдатскую форму, Сергей, и спички — это можно найти сразу. Но вот с боеприпасами и оружием труднее.
— Товарищ Карл, думай, думай. Завтра Владимир снова придет к этой яме. Когда живешь в лесу, без оружия никак нельзя.
Я немедленно переговорил с Густавом Рейнике.
— В маленькой палате лежат какие-то чины, — сказал Рейнике. — Они оставили при себе оружие, а его, как тебе известно, полагается сдать. Но они так вцепились в свои револьверы, как будто боятся, что не получат их назад. Если мы затеем с ними скандал, этого оружия нам не видать. Как только они выпишутся, они потребуют вернуть его. Надо подумать, нельзя ли их надуть.
Я решил поразмыслить над этим ночью.
Когда я погасил свет и улегся, в соломе, на койке Зимке, что-то подозрительно зашуршало. Зимке был на дежурстве. Оказывается, это крысы затеяли на полу игру, да такую шумную, словно свора щенят. Со стола упал кусок хлеба. Я поднялся и зажег свет. Они моментально исчезли. Стоило мне только прилечь, как в соломе опять что-то зашуршало. Я встал, отодвинул стол от стены, расстелил на нем одеяло Зимке и лег на стол, но света не погасил. Вскоре послышался писк, затем шуршание в углу, где стояла картонная коробка, заменяющая корзину для бумаг. Было видно, как крыса залезла в коробку. Я потянулся за пистолетом, висевшим на окне, загнал в ствол патрон и улегся, опираясь на локти и держа пистолет в руках. Пистолет я направил на коробку. Через некоторое время крыса появилась с колбасной кожурой в зубах. Я спустил курок. В маленькой комнате раздался грохот, словно взорвалась бомба.