Вечером нас повели на помощь рядом стоящему полку{21}, но заблудились и до полуночи не могли найти его. Когда дошли до него, то многие измучились, идя по болоту. [155] Расположились в лесочке; здесь был выдан ужин, и по обыкновению заставили рыть окопы, но потом изменили приказание и повели на позицию полка. Нашу роту повел полуротный командир.
17 августа
Когда мы шли по дороге, пули с жалобным свистом пролетали над головой. Пришлось спуститься в канаву и, пригибаясь, идти по направлению горевшего дома. Спустились к речке, перешли ее и остановились в лощине.
Батальонный командир стоящего здесь полка приказал нам вправо занять позицию и окопаться. Впереди шла частая ружейная перестрелка и шли оттуда, опираясь на винтовки, раненные. Когда мы окопались, впереди стоящая рота в беспорядке отступила назад. Мы пропустили бежавших и сами стали отходить назад.
Около речки мы хотели остановиться и встретить немцев, но, как обыкновенно в таких случаях бывает, команды никто не слушал, да и командовать было некому. Ротного командира с нами не было, полуротный куда-то исчез, только слышно было как ругался подпрапорщик, но дела мало делал.
Мы все перешли на другой берег речки и остановились на опушке леса, где стояла патронная двуколка, из которой я взял одну цинку и развинтил, думая, что мы дадим отпор врагу. Здесь же собирались беглецы из другого полка. Мы рассыпались в цепь, но пришел приказ отходить назад. Отошли немного и залегли вдоль дороги и стали окапываться. Влево я увидел наших солдат, поспешно отходивших. Опасаясь обхода и мы двинулись, не зная куда, так как общего руководители не было. Остановились… Скоро подпрапорщик нашел дорогу и привел туда, где был весь полк. Если бы впереди нас стоявшая рота продержалась бы 10-15 минут, то, я думаю, немцы были бы отбиты с большим уроном.
Затем нас развели по окрестным холмам, и мы окопались. Меня с отделенным послали охранять дорогу. Перед вечером нам приказали перейти в наступление. Мы рассыпались цепью и пошли леском. Выйдя за лесок, мы увидели немцев, который окапывались в лощинке. Мы открыли огонь по ним, на что они отвечали тем же. Вышли из лесу и заняли возвышенность. [156]
Вскоре был убит наш взводный, а затем и отделенный{22} Где мы лежали, воздух пронизывался десятками пуль.
Левее нас зашла немцам во фланг седьмая рота и немцs начали убегать. Мы с криком «ура» бросились вперед и преследовали немцев до окопов, которые мы оставили ночью, при чем было взято одно орудие, четыре зарядных ящика и несколько нижних чинов. У нас во взводе потери – два убитых и один раненый.
Только мы остановились, как пошел проливной дождь и страшно нас измочил. Я очень устал, еле передвигал ноги и страшно хотел пить. Скоро меня позвали к командующему ротой, которой под проливным дождем послал меня отыскать местонахождение рядом стоящего батальона нашего полка. Я, едва передвигая ноги{23}, пошел по окопам и прошел их до конца, но стрелков не встретил. Несколько раз пил воду из луж, хотя понимал, что этим еще более расстраиваю и без того больной желудок. Но жажда мучила ужасно.
Возвратясь обратно, я нашел свою роту на горе в землянке, но ротного командира не было и мне пришлось идти искать его. Найдя его, посидел с ними в окопах. Вскоре сказали, чтобы роты встали на свои прежние места. Когда стало вечереть, пошли к месту расположения батальона. Я чувствовал сильную головную боль и очень озяб, так что не думал на утро подняться.
Прийдя на место, мы заняли свои землянки, и я, раскатав шинель, улегся. Но противник в это время бросил несколько снарядов в место нашего расположения. Батальонный командир перепугался{24} и удрал в окопы, куда скоро перевел и всех нас. Когда обстрел прекратился, мы возвратились на прежнее место. Пошел в землянку и уснул тяжелым сном.
18 августа.
Утром меня разбудили и приказали вместе с другими, нести раненого немца. Недалеко от нашего расположения лежал молодой еще немец с простреленной ногой. Он – бедный – всю ночь пролежал под дождем и сильно прозяб. [157]
Его положили на палатку и тихо внесли в землянку. Батальонный командир приказал нагреть чаю, немец очень опасался, что лишится ноги, но один прапорщик, умеющий говорить но-немецки, уверил его, что ногу ему вылечат в России. Он – 38 полка{26}. Вскоре пришли санитары и отнесли его в околодок.
Мы пошли в роту, но но пути увидели, что стрелки пьют чай. Мы вскипятили тоже, и с великим наслаждением выпили кружки по три. Мы заняли в окопе крайний козырек. Внраво слышалась артиллерийская стрельба как с нашей стороны, так и со стороны противника.
Перед вечером наш один взвод пошел в демонстративное наступление. В окопах было чрезвычайно холодно стоять, так мак дул холодный ветер и шел дождь. Ночь не спал.
Утром много молился, так как сегодня день смерти моего папаши. Несколько раз помянул его. Сегодня меня назначили за отделенного начальника, хотя мне эта должность и не очень по-душе. Вчера и сегодня по всему фронту шла сильная артилерийская стрельба. Ночью мы выставили сторожевые охранения. Сегодня выдали белье и ремешки.
20 августа.
Утром нас сменили и повели было в полковой резерв – идти нужно было осторожно, что бы не попасть под обстрел неприятельской артиллерии. С дороги вернули обратно и повели на помощь одного из полков нашей дивизии. Выходя из леса, мы попали под артиллерийский обстрел. Снаряды стали ложиться очень близко, и потому мы рассыпались в разные стороны и залегли за кочками и бугорками. Противник все сыпал и сыпал снаряды, но мы лежали без урона. Потом по одиночке накоплялись в вырытых раньше окопчиках, куда скоро собралась вся рота.
Но направлению к нашей роте шло много раненых того полка{27}, которые говорили, что одна рота ушла в плен. Я занял блиндажик, но, когда начался артиллерийский обстрел, ко мне набилось еще человек пять. Я хорошо уснул. Проснувшись, увидел, что стрельба утихла. Вечером подвезли ужин, но я не ел, потому что уже дней пять у меня болел живот, а в околодок с позиции попасть довольно затруднительно. [158] Вечером я назначил двух человек в дозоры, а затем уснул. Проснувшись с восходом солнца, умылся и немного позавтракал. Солнце светило ярко – занялся тщательной чисткой одежды от грязи и насекомых. Сегодня меня и некоторых других позвали к ротному комадиру, а оттуда в штаб полка, за получением георгиевских крестов 4. Степени{28}. Из роты пошло 6 человек. Мы пошли лощинами, скрываясь за гребнем бугорков, чтобы не быть видными противнику. Сделавши большой крюк, наконец, пришли в деревню, где был расположен штаб полка. Явились к батальонному командиру. Последний приказал явиться полковому ад'ютанту. Ад'ютант сказал подождать, но ждали его 6 часов. Потом явились ему снова. Тогда нам было приказано идти в ближайшую роту, где подождать утра, и тогда обещали выдать награды. Тогда мы пошли к батальонному, и тот отправил нас в свою роту. Так мы, не получивши ничего, пошли обратно. Удивительно не везет мне с этим крестом, пятый раз меня представляют и все не могу его заполучить. Сегодня распространился слух, что наш полк сменится в эту ночь, до этого не произошло.
22 августа.
К утру открылась сильная стрельба. Мы вскипятили чай и закусили. Слава Богу, болезнь моя окончательно прошла. Ночью ходил с дозором к другому полку. Всю ночь шел дождь. Утром вскипятили чай, а затем уснул. Сегодня воскресенье. Вспоминается былая жизнь в Петрограде. Воскресенье для рабочего человека – важный день, отдых, сон и много свободного времени.
Зачем-то приходил командир полка к месту расположения нашей роты. Он шел по верху окопов. Несколько человек было поставлено под ружье за то, что не имели должного количества патронов при себе. Вечером рота пошла на работу, а я стоял дневальным. Весь день шел дождь.
24 августа.
Сегодня с утра нас потребовали в штаб полка за получением наград. Окружным путем, расспрашивая встречных, мы дошли до имения Бобриковщизна, где стоял штаб полка. Там мы встали недалеко от офицерского собрания, расположенного в доме помещика, и укрылись от дождя под группу развесистых лип. Нам пришлось ожидать долго, так как приехал командир бригады и сидел в офицерском собрании. Музыка играла там, а мы все мокли и зябли. [159] Часа в четыре командир бригады уехал, а нам было приказано выстроиться. Вышел командир полка с ад'ютантом и началась раздача крестов. Командир полка каждого спрашивал, кто он и за что награждается, и как действовал в бою. Конечно, каждому пришлось заранее придумать причину, так как не все знали точно, за что их представили. Потом мы пошли к писарю, но дома его не застали. Отправились в кухню, думая пообедать, но пища не была еще готова, тогда пошли в одну деревушку и там согрели кипяток. В это время противник сильно обстреливал тяжелыми снарядами соседнюю горку. После каждого разрыва вздымался вверх столб земли и осколков. Мы к вечеру вернулись в роту. Сильно утомился я за этот день и скоро крепко уснул. Вечером разбудили, чтобы идти на работу, делать козырьки. Проработали всю ночь.
25 августа.
Проснулся, когда солнце уже смотрело в окопы. Весь день шел дождь. Укрылся в землянке, где писал письма жене и брату.
Утром вскипятил чай. После обеда чистил винтовку. Прочитал газету «Киевская мысль» от 20 числа. Из газеты узнал очень печальные факты: все крепости сданы противнику, наши войска отступают и он подходит к Минской губернии. Видимо угасла наша боевая слава, или, лучше сказать, слава наших предков…
Перед вечером нам об'явили, что нас сменит один из гвардейских полков, а потому приказали собираться. К вечеру уснул.
27 августа.
Часа в два ночи пришли нас сменять. Нас повели по очень грязной дороге, при чем если кто-нибудь спотыкался и падал, ротный командир ругал, а полуротный не позволял накидывать на плечи палатки от дождя и холода. Солдаты говорили, что наш ротный командир, когда мы отступаем, всегда впереди всех. Пройдя верст пять, мы остановились в стеклянном заводе, около одного имения. Я получил письмо от жены, которое сильно меня огорчило. Она пишет, что есть слухи, что их всех переселят в Сибирь, так как возможно, что противник придет и в нашу{29} губернию, и что тяжело раненых по выздоровлению не пускают домой, а помещают в богадельнях. Я сейчас же написал ей, чтобы она не очень верила вздорным слухам, что противник никогда не дойдет до нашего села и что наступающая зима вообще должна задержать его наступление. [160]
Нас поместили в заводе, где плавят и закаляют стекло. Батальонный командир приказал произвести уборку помещения, что мы и исполнили. Вечером была поверка. Потом пели песни, пока не легли спать.
Утром разбудили в пять часов и приказали кипятить чай, но скоро было сказано бросить кипяток и тотчас готовится в поход. Повели нас сначала по шоссе, потом по проселочным дорогам. Идти было темно и трудно. Шли медленно и с трудом. Пришли в деревушку, и наш взводъ поместился в сарае. Погода разгулялась, туман прошел, выглянуло солнце Нам приказали почистить одежду и постричься. Пролетело несколько немецких аэропланов, с черным крестом на крыльях. Ночью нас послали топить баню, но там уже топила другая рота. Была поверка, спать сегодня не пришлось. Завтра праздник Пятого Иоанна Предтечи, а нас заставляли петь песни. Слышался ропот между солдатами, что не дают ни минуты покоя{30}.
29 августа.
Как только мы встали часов в шесть утра, нас повели на учение{31}. Солдаты острили: кто говорил, что если немцы узнают, что наш полк сегодня учился, то сейчас же разбегутся, другие говорили, что ведут в баню и т. д. На учение присутствовал командир роты и батальона. Последний объяснил нам, какое наказание грозит тем, кто отстал или сбежал из роты, и при этом указал на стрелка, который пропадал два дня. Вообще говорил, что трусость есть не только низость, но и грех. Солдаты говорили, почему тогда нашего ротного командира не предают суду{32}.
В 10 часов утра была служба, и священник сказал слово. С самого утра шла очень сильная артиллерийская стрельба по всему фронту. Пообедали, и затем побрились и постриглись. Нас выстроили и повели снова к стеклянному заводу. День был солнечный, и идти было жарко. Перед самым вечером пришли туда и разместились по старым местам. [161] Я залез в большую печку и спал там. В других ротах была поверка, у нас ее не было. Рассказывали, что немцы трижды выбивали наших гвардейцев из окопов, но те доблестно вновь занимали их.
Утром разбудили в 4 часа, вывели на шоссе, потом свернули и повели, по слухам, на правый фланг гвардии. Пришли в одну деревушку, составили ружья в козла, раскинули палатки и замаскировали их от аэропланов. После обеда я немного уснул. Проснулся и услыхал, что всем приказано спешно готовиться к выступлению. Весь полк двинулся вместе и пошел по направлению выстрелов. Потом говорили, что немцы прорвали в одном месте расположение одного из лучших гвардейских полков. Мы встали в саду одного имения на грядках капусты и других овощей. Вечером приказали раскинуть палатки.
Нам очень не хотелось расставлять, но кое как сделали это и улеглись. Получили хлеб, сухари и мыло.
День и ночь шла оглушительная стрельба. Мы ежеминутно ожидали, что нас потребуют на помощь, но обошлись без нас.
31 августа.
Проснулся, сильно зябли ноги. Немного походил и снова улегся спать. Немного спустя, сходил за водой, вскипятил чай и закусил. Помыл белье. Ждали с минуты на минуту тревоги и, действительно, приказали было снимать палатки, но потом отменили. Вечером стало известно, что немцы отступают. Пообедали. К ночи стрельба немного стихла.
1 сентября.
Разбудили полк в 3 часа, и через час мы снялись с бивака. После почти двадцативерстного марша по трудной дороге, пришли в польское имение у небольшого лесочка. Запылали огоньки, в котелках закипала вода. Рассказывали, что немцы ночью чуть не взяли нашу батарею; только благодаря бронированным автомобилям нам удалось отвести ее обратно. Я сам ходил смотреть бронированные автомобили с пулеметами; вещь – очень хорошая, только не везде применимая. Только на шоссе можно пускать их в ход… Сделали уборку и расставили палатки и пели песни. Кругом шла артиллерийская канонада.
На другой день утром было назначено учение, на которое пошли, попив чаю. Оно продолжалось два часа и по обыкновению сопровождалось рукоприкладством и ругательствами.
Сегодня купил булку за 15 коп., коробку печенья и монпансье. Вечером приказали готовиться, и в 8 часов выступили. Шли очень быстро и страшно устали. Ежеминутно спотыкаясь, мы, пройдя несколько оврагов, встали на позицию. [162]
3 сентября.
На рассвете сменили один из сибирских полков. Окопы они оставили нам очень хорошие. Ротный наш командир и полуротный заболели, а потому командует ротой прапорщик другого батальона. Он приказал днем ставить только одного наблюдателя, а ночью нельзя спать никому.
Многие легли спать, но скоро пришел батальонный командир я ногами расталкивал тех, кто заснул. Стоял сильный туман. Лишь только туман стал рассеиваться, мы стали замечать цепи окапывающихся немцев. Хотя обстрелять их было очень удобно залпами с расстояния 1500 шагов, но нам не приказали обнаруживать себя, а потому мы доложили ротному командиру. Последний не приказал стрелять, но скоро началась сама по себе одиночная перестрелка.