В части к моему возвращению прогремели слухи о том, что у меня двойная тяга и прочие ужасы, от которых еще тяжелей на сердце. Слухи, оказывается, распустил капитан Юрьев, наш начальник - авторитетный источник, по единогласному решению офицеров. Со мной не хотят здороваться за руку, меня опасаются в столовой и так много рассказывают обо мне, что иной раз и сам начинаю сомневаться в себе и опасаться самого себя. Ведь это сказано не шутя, а совершенно официально на одной из лекций, посвященной вензаболеваниям. Сказано для вескости, для красного словечка, и еще для того, чтобы уничтожить меня заживо.
Утром сегодня не выдержал, пришел к жене Юрьева - фельдшеру, требовать, чтобы направила в Олимпишес Дорф на исследование крови. Капитан встретил недовольно: "Что заслужил, то и носи!" - циничней нельзя выразиться. Но зачем же распространять слухи? Свое я выносил, приехал в часть полуживой после лечения, а меня обходят как зачумленного.
24.07.1946
Берлин-Осткройц.
Все выходящие в Германии газеты, немцы подразделяя на русские, английские, американские, французские и партийные - коммунистические, социалистические, христианско-демократические, либеральные и другие - своими не считают.
Берлин-Райникендорф. Еду обратно в Хенигсдорф. Накупил продуктов - по пальцам перечесть, а денег - 700 марок как не бывало. Теперь хорошо принимают немецкие, что при Гитлере имели хождение. У меня их было до пятисот - избавился.
Вишни свежие намокли и разорвали конверт. Надо было их ликвидировать и я, при всей своей, ставшей после болезни особенно утонченной брезгливости, не помыв их, и не освежив рук, стал есть тут же на станции.
Эдакий сморчок подошел ко мне, плюгавенький, ехидный немец, и заглянул вначале с одной стороны, затем с другой, поднявшись на цыпочки (он карлик ростом), улыбнулся заискивающе - что я ем? И, когда я сердито спросил "Чего вы хотите?" - отвернулся. Затем отошел, не меняя улыбки, - "Schmeckt gut?", и долго потом крутил носом, нюхал и оглядывался вокруг своими маленькими, даже из-под очков, глазками, так, что тошно стало в его присутствии. Долго плевался вишнями, испытывая единственное успокоение при виде этого человеческого безобразия. Но подошел поезд, и отлегло, забылось.
Вишен было много - не одолеть. К счастью в вагоне оказались две девочки лет семи каждая. Они забавно играли в игру-отгадку, в которой, между прочим, были вопросы очень взрослые: "Твое сердце еще свободно?" и другие, так что невольно делалось смешно и забавно. Все вишни отдал им - уж они-то были рады!
Рядом едут французы - очень скромные и уважительные. Вошли, поприветствовали - один хорошо может по-немецки. Угостил их конфетами. Были рады. Давно, говорят, не ели таких.
Взвесился - 62 килограмма - ровно 4 потерял. Много, но значительно меньше, чем думал. Запустил бороду, усы, стал неузнаваем и постарел на вид. Парикмахер, у которого брился в Берлине, определил мне 30-35 лет!
Начальник Базы хитер на выдумки. Дал мне работенку - 6 полувагонов: вожу доски из Креммена в Хенигсдорф. Дневной извозчик и охранник при том, нечего сказать, офицерская нагрузка! Езжу.
А дома у меня баба смешная 17-летняя. Печется о будущем, спрашивает, женюсь ли на ней. Третью ночь спим вместе. Скромничает, стесняется. Делает вид, что невинна и чиста. Бог весть, может и правда доля истины в том.
Третий день не пишу писем. Головная боль, беспокойство, лихорадочная боязнь сифилиса. Каждый день ищу язвочки на теле и сыпь, но не нахожу, а утешения нет - злые мысли.
В Креммене получил направление в Нойрyпин на консультацию.
Расчет.
На стоимость 500 барабанов для кабеля высокого напряжения кабельным заводом "Фогель" (Берлин-Кепеник) для в/ч пп 75207, на основании соглашения от 8 апреля 1946 года.
1. Общая стоимость 500 барабанов - 85.000 рм.
2. Стоимость работы фирм "Шпун и Геккер" по изготовлению втулок и болтов - 6.775 рм.
3. Стоимость материалов, поставленных в/ч пп 75207 кабельному заводу "Фогель" - 72.859 рм.
4. Оставшаяся задолженность заводу "Фогель" со стороны в/ч пп 75207-18.916 рм.
5. Стоимость 1 м? досок - 90 рм.
6. Стоимость оставшейся задолженности, в переводе на доски, - 210 м?.
Помощник начальника транспортного отдела Базы материалов и оборудования 21
транспортной бригады лейтенант Гельфанд.
25.07.1946
Помощнику командира Бригады по МТО
Подполковнику Плескачевскому
РАПОРТ
Настоящим довожу до Вашего сведения, что принятые, согласно накладных, от отдела механизации в/ч 41757 инструменты, перевезенные на Базу материалов и оборудования лейтенантом Локшиным, брошены им на территории дислокации Базы. Передача их на склад документально не оформлена, согласно утверждению начальника 1 склада капитана Мозолевского. Ни на Базе, ни в управлении Бригады соответствующих актов и прилагаемых ниже накладных не обнаружено.
При подсчете наличия инструментов недостает 5 слесарных зубил и 21 пробойника, которые ценой усилий начальника склада ? 1 были найдены на различных заводах.
Прилагаю копии накладных.
25.VII.46 г.
Лейтенант Гельфанд.
26.07.1946
Хенигсдорф.
Пусть жестоко обижают люди, я тем доволен, что меня не обидела природа.
27.07.1946
Майор Корнеев попросил съездить в Берлин за сигаретами (во время работы!), взял на свою ответственность мое отсутствие из части. Мне, кстати, в Берлине еще много кое-чего предстоит сделать и, хотя устал и хочется побыть немного на месте, все же согласился.
Сейчас начало пятого. Хочу успеть в гастроном на Вайсензее и в комендатуру центральную насчет радиоприемника (где она - еще даже не узнал точно), и затем в Трептов за фотокарточками, в Кепеник отобрать у сапожника мои сапоги. Рано если выберусь, то загляну к Дине - то-то удивится, увидев меня с бородой!
Я теперь в стариканы записался: бородка у меня черная, выделяется и резко бросается в глаза. Видно, что я не стар, но и молодым меня не признают. Смотрят и улыбаются, а мне забавно: есть, чем удивить Европу, а казалось, она ко всему равнодушна и свыклась со всем.
Моя последняя привязанность - маленькая немочка Рут просит побриться: "На тебя смотрят, как на редкость. Эта мода с бородкой и усами отошла у нас в давность". "Разве? Хорошо! Не будут любить и привязываться!"
28.07.1946
Хенигсдорф.
Выходной день улыбнулся - сейчас начало двенадцатого, а мне еще много сделать предстоит.
Сыро на улице, идет дождь, и пасмурно у меня на душе бесперспективность - пагубна теперь ее фигура.
Детство свое помню по фотокарточкам и по воспоминаниям родных: круглый, глазастый, я взбирался на возвышения и произносил речи, путанным русско-украинским говором. Люди хлопали в ладоши и держали меня на руках.
Нежно любила меня соседская женщина - тетя Феня. Она крепко обнимала и спрашивала, целуя: "А где Вовочка?" "Який?" - в тон спрашивал я. "А той, що купаэться" - и указывала на вихрастую речку Синюха, огибавшую где-то сбоку Ново-Архангельск.
В отдалении, за речкой, одиноко крутилась крылатая мельница, пыля пустыми подсолнечными лушпайками. Пыль безраздельно властвовала в душном степном воздухе, а внутри мельницы горами гор, аж до самого деревянного потолка были насыпаны еще живые семечки. Их доставляли все новыми и новыми возами***