Сутки прошли спокойно. Только сегодня противник немного обстрелял нас из шестиствольных минометов, но свои угостили.
Сегодня началось новое наступление, поддержанное слаженной работой минометов, артиллерии, танков, "Катюш" и авиации. Радостью было нам, когда авиация, тучей проносясь над нашими головами, бомбила врага.
Вдруг у самых позиций просвистели несколько бомб. Какой-то летчик-дурак (на самолете были красные звездочки, и летел он вместе с другими нашими бомбардировщиками) не осмотревшись как следует, бросил по своим одну за другой несколько бомб. Все вздрогнуло, из земли поднялся столб пыли, земли и дыма. Стена моей землянки задрожала и осыпалась. Бомба упала как раз в болото, что в 15 шагах от наших позиций. Добро еще у нас никого не повредило, но среди наших соседей, очевидно, есть жертвы - люди ходили повсюду, не скрываясь от авиации и радуясь ей, краснозвездной стае соколов советских.
Только что пришел командир роты - лейтенант Соколов - и повернул стволы минометов совсем в другую сторону. Там, куда вели мы огонь раньше, противника уже не было.
Только что пошли вперед наши танки, за ними пехота. Всюду разрывы снарядов. Мы вели огонь, но сейчас пока не ведем - не ударить бы по своим. Артиллерия замолкла и дым, устлавший от глаз всю землю, рассеивается. Пехота в атаке. Гул авиации не прекращается. Она у нас хорошо работает сегодня, если б не этот нерадивец-летчик, сбросивший бомбы на нас.
Савостин много из себя ставит, и сегодня даже позволил себе сказать: "Я приказываю сделать то-то и то-то". Но я сказал, что и слушать его не хочу. Но когда вели огонь, - я уступил ему, пусть командует! В бою важнее единоначалие.
Соколов и Запрягайло со вторым взводом в другом месте - здесь нельзя было всем минометам расположиться. Противник всю территорию обстреливает и невозможно найти на всем нашем участке живого места, свободного от воронок. Я даже удивляюсь, как он, немец, не обнаружил нас здесь. Нам помогает село, что метрах в ста сзади нас расположено. Только отдельные недолеты случайных мин и снарядов рвутся в 40-50 метрах от позиций наших, а то и совсем рядом в 5-10 метрах.
Вот и сейчас завывая, падают, разрываясь мины шестиствольных минометов врага.
Сейчас я написал 5 писем: маме, родным в Магнитогорск, папе, тете Ане, дяде Люсе.
Нахожусь в своей землянке, которую самостоятельно вырыл и оборудовал. С некоторого времени мне удается доставать доски и палки на перекрытия и я, хотя везде мы стоим не более 2-3 суток, рою окопы глубже и просторнее, чем раньше. Затем накрываю сверху. Дверцы наверху моей землянки очень узкие и я вылазию только когда требуют общественные и военные интересы. А так сижу здесь, все больше раздетый - без шинели, - здесь не холодно.
Вши замучили меня. Их такая масса и все они такие мелкие, что хотя я и делаю каждый день ревизию у себя в белье, уничтожая их тысячами, на новый день их опять много и они грызут мое тело с прежним натиском. Глисты тоже мелкие и из-за них я вынужден потреблять много пищи, но всегда быть голодным - эти маленькие беленькие червячки, пожирающие пищу мою в желудке моем - неистребимы. Выводил я их чесноком и луком, но и, в то же время, от сладостей не отказывался, и не вывел.
Землянка у меня мягкая - я много сюда настелил травы, сделал в стенке нишу для свечей, и за вчерашнюю ночь сжег пять немецких восковых лампочек-коробочек. Осталась одна. Теперь читать ночью не придется.
У ног в углу я сделал что-то вроде уборной - ямку. И ночью, чтобы не выходить под пули (снарядов не так много кидают), оправляюсь туда по небольшим делам, а также выбрасываю туда всякий мусор.
Известий сегодня не знаю, но, говорят, взяли Пятихатки - много трофей и пленных. Почитаю сам, тогда буду судить об этом.
Во взводе у меня 14 человек. Помкомвзвод у меня малограмотный, кажется, 4 класса окончил. Но все это не мешает ему быть командиром. Он сержант, очевидно, не впервые помкомвзводом и чувствует себя среди начальства и подчиненных твердо. На мой зов редко откликается, даже часто отмахивается рукой, будто не слышит. Приходится долго кричать, пока он приходит. На подчиненных крепко кричит, те его слушают и расчет его лучший во взводе. Он воспитанник командира роты. Тот его сделал минометчиком, присвоил звание и всегда с восторгом отзывается о нем. Лопатин двемедаленосец (за отвагу и трудовую доблесть) - обе он получил от Соколова. Так он исполнительный, только, если б являлся своевременно, когда его зовут.
Вообще, все здесь разбалованы и недисциплинированны. И бойцы и командиры. Все одинаково поступают, когда зовет их командир.
Махов окончил ВУЗ, но боец. Человек крайне противный, дурноватый и нахальный. Он высоко о себе думает и дерзит. Сегодня, когда я стал требовать свой хлеб (он оказался у Махова), тот сказал что не знал чей это хлеб и отломал корочку, съев ее. Когда же он вернул остатки - там было не больше половины. Я отказался взять этот огрызок, тогда он вынул другую половину хлеба и отдал.
Таковы бойцы некоторые. Трудно с Маховым, но есть еще Карлов. Тот безразлично относится ко всему и, несмотря на свой возраст, крайне неповоротлив (он 25 года). Минометное дело никак не прививается ему, хотя он окончил 4 класса - и такое образование редкость в моем взводе. Почти все 2-3 класса, только один - ВУЗ, Бирюков - 9 классов.
Любит зато Карлов погулять, "полазить" по деревне в поисках продуктов и еще черт знает чего, поэтому часто и отстает в походах. В стрелки его тоже жалко отправлять, но и у себя держать не хочется.
Бирюков сварлив и неопытен к командованию расчетом, да и ленив вдобавок, а так - парень молодой (24 года) и грамотный.
Обо мне и о товарищах своих все мало думают, часто оставляя меня без пищи, а один раз, вчера, чуть было не оставили одного при смене ротой позиций и при переходе сюда. Все зато страстно думают о пище для себя и заняты всецело своими личными интересами. Другие хоть бы все погибли каждого не касается. Что за люди теперь на свете?
Засыпко призван, как и весь его расчет, в этом месяце, но общественной заинтересованности и дружбы между ними больше, чем у старожил. Весь расчет его из старичков состоит. Уважения у них много больше ко мне и ко всем командирам, чем у старых вояк. Я люблю этот расчет, хотя он новый и неопытный и с грамотностью плохо у них дело (больше трех классов нет).
Все. Противник отогнан. Клин расширился невообразимо. Один танк наш загорелся. Видел их экипаж. Он цел. Снаряды от вражеских танков катятся по земле, рикошетя. А больше ничего уже не летает - ни пули, ни снаряды - так далеко отогнан враг. Вперед движется пехота и прочие ***
26.10.1943
Мелитопольский плацдарм.
Позавчера фрицев прогнали с прежнего участка обороны. Выгнали танками, минометами, катюшей, пушками, авиацией, наконец.
30.10. или 1.11.
Столько событий и случаев произошло в жизни моей со дня моей последней записи.
Сейчас вечер. Почти совсем темно. Солнце давно село. Мы подошли к озеру Сиваш, или, как его иначе называют, "Гнилое море". Оно является заливом Азовского.
Здесь заняли оборону. Пока, очевидно, до завтра. Ведь это первый раз мы можем отдохнуть и поспать более двух часов. Последний раз, где я хотел описать "Игру судьбы" - еще два случая, чуть было не ставшие для меня роковыми, я был у села Акимовка, на северо-восточной окраине его, где размещалась опытная станция. Оттуда и начался наш безостановочный путь до самого Сиваш озера. Акимовка, Петровка, Сиваш - крупные села, которые мы прошли за это время.
Продвигались с боями. Снаряды рвались вокруг да около, неся смерть. Многих ранило, многих убило - особенно пехота потеряла. Сейчас фактически у нас пехоты нет. Остались в батальоне минометчики, пулеметчики, санчасть, и прочие "тыловики" по-пехотински.
Мои родные Днепропетровск и Днепродзержинск освободили мои доблестные собратья по оружию. Об этом я узнал еще вчера или, кажется, позавчера из газет, которые я держу у себя.
От папы получил два письма.
Полтора суток бродил, отстав от своих - обо всем подробней в свободное время. Сейчас уже совсем темно и я не вижу букв своего письма.
02.11.1943
Партсобрание полка. Командир полка полковник Паравишников, его зам по политчасти капитан Чертовской, агитатор полка капитан Андреев.
4 или 5.11.1943
Чехово. Ночью подошли сюда, сделав 25 километров. Это расстояние впервые покрылось быстро и незаметно. До Днепра отсюда километров 70.
Крым отрезан. Позавчера ночью нашу колонну бомбили фрицы. Бомбы попали в центр 2-го батальона. Пострадали и минометчики. Ранен был капитан - дважды орденоносец Хлыстов, ранены младший лейтенант Герасимов, с которым я вместе учился, лейтенант Киримов и младший лейтенант Колесник. У моего бойца Пластуна убило брата.
Старшего лейтенанта со второй минроты сняли и хотят отдать под суд, ибо он растерял матчасти минометов. Хуруленко назначен на его место.
Игра судьбы, о которой мне хотелось рассказать, трижды касалась моей жизни за это время. Первый раз - когда снаряд, прорвав стенку моего окопа, целиком улетел прочь и разорвался лишь на верху балочки, где мы стояли. Я тогда глубоко врылся в землю по длине, и это обстоятельство спасло меня.
В другой раз меня постигло еще более опасное происшествие, оставившее неизгладимое впечатление на всю мою оставшуюся жизнь.
Возле опытной станции села Акимовка, в лесопосадке, что перед станцией, заняли мы оборону. Вскоре туда подошли санитары 2 батальона и расположились в окопах (одиночных и глубиной в три штыка). Среди них была и Марийка, та самая Мария Федорова, с которой я не раз беседовал, будучи во втором батальоне и которая так часто веселила минометчиков своей болтовней и смехом. Некрасивая и чуть горбоносая, но симпатичная астраханка, она была постоянным гостем нашей минбатареи.
Теперь я вновь увиделся с ней и долго с интересом разговаривал. Мы сидели в одном окопе. Она показывала мне свой пистолет ТТ и просила поставить на предохранитель. Потом ребята из моего взвода принесли мне соленых огурцов с перцем, и я угощал ими Марию. Мы кушали их с хлебом, и она наслаждалась вкусом украинских солений. Кругом рвались, ухали и гудели снаряды, поднимая то близко то далеко густой серый дым разрывов. Мария, обычно совсем не боязливая и решительная, была сейчас уныла и растеряна. Она вдруг стала говорить о смерти и еще о многом страшном и тоскливом: "Я чувствую, что нам всем не жить здесь сегодня ... Здесь такой ужас ... И зачем только я сюда пришла ... Я могла остаться там, в санбате ... Знаешь, я так боюсь одна ... Я не выдержу сидеть в окопе". Я обещал, что вырою окоп на двоих, и успокаивал ее как мог. Потом снаряды стали пролетать рикошетом над самой головой с таким ужасным шипом, что казалось, что они специально пугают, издеваясь над человеческими нервами.
Вдвоем было нельзя сидеть в одиночном окопе - была опасность попадания осколков и пуль, трещавших над самым ухом - разрывных. Я решил перейти в другой окоп, что был рядом. Окоп был помельче и находился в метре от первого. Только поменял я окоп - новый заурчал снаряд, зашипел неистово и с остервенением ударил в землю. Я упал навзничь, в окопе почувствовав страшный толчок вдруг в уши и голову. На минуту не мог прийти в себя, и, когда опомнился, понял, что был разрыв снаряда. Пилотки у меня на голове не оказалось, с носа брызнула кровь и до одури заболело в висках. Сбросив с себя землю, присыпавшую меня, встал и стал звать Марию. Она не отзывалась. Было уже темно, и я решил, что ее присыпало в окопе. На мой зов пришли санитары и обнаружили на месте Марии и ее окопа одно месиво. Снаряд, пролетев по поверхности земли метров шесть и сделав в земле длинную канаву, упал, разорвавшись в окопе Маруси. Понятно, что от нее не осталось ничего.
У самой моей головы, оставив небольшой лишь слоек земли, между мною и своим движением, промчал снаряд. Канава, проложенная им, служила ярким свидетельством опасности, которая могла мне угрожать, сверни снаряд, буквально несколько сантиметров в сторону, ближе к моему окопу.
Пилотки я так и не нашел. Лишь наутро я обнаружил ее метрах в трех от спасительного окопа, в котором тогда находился. Марию наутро раскопали, расковыряли. Нашли одну ногу, почки и больше ничего. Да, - и пистолет ТТ нашли санитары. Марию зарыли и оставили в земле безо всякого следа и памяти. Я приказал своим бойцам сделать Т-образную табличку, и, надписав на ней маленький некролог в память Марии, установил ее. Так закончила свой жизненный путь Мария Федорова, 19 года рождения, астраханка, медаленосец и кандидат ВКП(б), старшина медицинской службы. Недавно, в дни Октября, приказом по полку Мария была награждена посмертно орденом Отечественной войны ? степени.
На другой день наши войска выбили противника из Акимовки и значительно раздвинулись вперед, во все стороны света.
Мы двигались ночью за боевыми порядками нашей пехоты. Когда мы вышли из посадки, я вспомнил, что забыл шинель командира роты, которую он мне дал после этого случая с Марией на подстилку спать. Я вернулся за шинелью и, мигом взяв ее, побежал догонять своих. Я бежал на звук отдаления подвод с пол часа и когда добежал до двигавшейся по Акимовке колонны, то оказалось, что это 400-какая-то дивизия.