Дед мороз в белой пилоточке. Удивляюсь, как ему не холодно. И дышит сюда белым душистым паром, в единственную щелочку, дышит дурак. И трубу заморозил. Палкой его! Палки нет. Ну его! Темно станет, ночь мала, надо выспаться за ночь. Днем. Нет, это не день, это мне просто кажется - снег ведь белый, вот он и блестит, вот он и морозит ноги и руки, тело, горящее сумбуром. А что значит сумбур? Это что-то смешное, вроде войны и мира, любви и холода всепроникающего.
Опять самолет. Нет, это наш самолет, фашистам нет места в небе нашем голубооком.
Полдень. Отрезвился, выспался. Занимаюсь освобождением сумки от писем, не имеющих особой важности - места для них не хватает. Газеты тоже; выбираю наиболее ценные статьи - вырезаю, остальные долой.
21.01.1944
Сегодня снялись со старых позиций. Двигаться будем неизвестно куда.
Ночь поздняя, темная. Жаль, спать ночью не придется.
Послал второе письмо в "Правду". Сегодня ничего не писал. То вшей бил, то ручку починял, спать, тоже не спал.
По радио весть о взятии Новгорода.
Здесь в комнате битком набито: и отъезжающие, и мы, и новоприбывшие. Стрелки сегодня прибыли. Их еще не кормили, и еще долго им придется ждать. Куда мы пойдем? В тыл на доформировку, на отдых, или же на другой участок фронта?
Вчера отправляли на курсы танкистов Горбатюка. Старшина скандал устроил, хотел ехать сам. Его уговаривал К., обещал произвести в офицеры. "Что мне звездочки! - говорил он надменно в моем присутствии - повесите мне младшего лейтенанта, только место в армии занимать..."
22.01.1944
Рассвет. Только что пришли в Белозерку. Бойцов разместили в большой хате, что по соседству, а мы здесь - лейтенанты и связисты.
Спать хочется.
Вечер. Темнеет. Сейчас уходим.
23.01.1944
Гавриловка. Круглое село. Дома расположены кругообразно.
Шли всю ночь, с вечера прошли не менее 40 километров.
2-ая польская дивизия имени Генриха Домбровского под командованием полковника Войцех Бевзюк.
Отдельная югославская добровольческая часть в СССР под командованием подполковника Месич Марко.
02.02.1944
Ночью в хату набилось полно людей - она точно проходной двор. Хозяева всех приветливо встречают и зазывают к себе. Дело в том, что живут они богато по сравнению с мало-лепетихскими: имеют корову, барашек, картошку и, главное, молоденьких девушек, которые могут говорить и нравиться.
При немцах они, очевидно, с неменьшим азартом гонялись за молодыми фрицами. И многие замечают, входя сюда, что там, где есть девушки, немец не разграбил хозяйство.
Павел торопится - боится потерять свою часть. Мне некуда торопиться должность моя уже, очевидно, занята и кроме того - необходимо позавтракать прежде чем уходить, ибо по аттестату продуктов мне не получить: проел еще вчера.
03.02.1944
Партсобрание. Капитан Пичугин зачитывает нам секретный приказ о наступлении.
04.02.1944
Константиновка. Стоим в одном километре. После "отдыха", уставших и обессиленных двинули на фронт. Дорогой грязь, слякоть, дождь взялись совсем доконать нас. Идти невообразимо тяжело, стоять невообразимо холодно. В деревнях, избранных для нас, нас даже на чердаки не пускали. Промокли насквозь, к тому же изголодались.
В квартиры-чердаки полезли насильно, невзирая на плач хозяек. С пищей кое-как перебились, выменяв одеяла.
Три дня мы не видели хлеба во рту. На второй - убили подстреленную немцами лошадку, добили умирающую кобылу, тоже раненую снарядом. Весь день ели конину и перебивались сырой кукурузой, а потом нашли в одном доме спрятанную картошку и тоже перекусили.
Сегодня хлеб Руднев принес.
Снаряды неистовствуют - ранило Гореленко, Иващенко, минометчиков Соловьева и других.
Землянка никудышная. Холодно. Условия безобразные. Грустно и темно. Но не писать не могу - пишу на ощупь. Руднев и Засыпко со мной. Снаряды ложатся по бокам, и я мысленно прошу рваться их подальше.
Писем не получал и не писал.
05.02.1944
Константиновку немцы оставили вчера ночью. Мы узнали об этом, когда они не стали отвечать на выстрелы нашей артиллерии и пулеметов.
Всю ночь не спал из-за зубной боли, которая просто таки невыносима. Все нервы передергивает и болит голова.
Вчера нам утром подвезли кашу, вторично за эти пять дней. И хлеб.
Из батальона вышло из строя 7 человек, 2 ранено.
На рассвете вошли в село. Пехота - еще ночью, и к нашему приходу успела напечь пышек и наварить картошки. Мы опоздали, и нам досталась одна картошка, но вдоволь - от пуза. Запил грязной, желтой от мути водой. В животе урчит.
Отсюда, из-за безбрежных равнин степи, вдали виден Днепр.
В селе ни одного человека, кроме собак ничего живого немцы не оставили. Это впервые, ни одному человеку не удалось скрыться и остаться в селе, не говоря уже о скоте и птице. Хаты целые. Поле кукурузное за селом.
Окопались, дали несколько выстрелов по впереди лежащему хуторку. Немцы стреляют по Константиновке через наши головы. Только что упал снаряд совсем близко, а я еще не окопался. И зуб терзает так, что места себе не нахожу.
Не так далеко разорвалась шрапнель, свистят пули, а поле чистое-чистое - ни бугорка, ни единой неровности, за которой можно бы было укрыться.
06.02.1944
Подошли еще ближе к противнику. Ночью. Соколов еще до этого пошел на КП батальона узнать задачу, но был ранен шальной пулей в руку. Теперь Запрягайло командует. Мне он передал свой взвод и половину моего. У Савостина остался его взвод полностью и расчет Лопатина я отдал ему.
Местность совершенно открытая, что и голову высунуть нельзя. Противник обороняется одними пулеметами и винтовками. Ночью особенно рьяно обстреливает. Я как раз пошел за лесоматериалом для землянки. Пошел с Горбатько. Близко ничего не нашли, решили идти в деревню. Я зашел с ним слишком далеко и, боясь заблудиться, если остаться самому - пошел с ним.
Пришли в село. Попросил его сходить со мной в хозвзвод, где мои вещи остались, но он не согласился, и сказав, что ему там нечего делать, взял необходимый дрючок и стал собираться уходить. Меня он ждать не хотел. Пришлось, схватив первые попавшиеся палки от уборной, вонючие, черные и промозглые, догонять.
Подошел к колодцу. Боец один набирал воды в котелки.
- Дайте, пожалуйста, напиться - говорю ему.