55553.fb2
Пожарский. Нужна ли формулировка о присяге?
Чуйков. Не надо переделывать - это его собственный приказ. Перепечатать приказ, поставить дату.
Вейдлинг. Jawohl... Да... Как озаглавить: призыв или приказ?
Чуйков. Приказ.
Переводчик. Сколько экземпляров?
Чуйков. Двенадцать...
Вейдлинг. У меня большой штаб, у меня два начальника штаба и еще два генерала, которые были на пенсии, но пошли служить ко мне и отдали себя в мое распоряжение. Они помогут организовать капитуляцию.
Чуйков. Понятно.
(Стучит машинка.)
Вейдлинг. Моя шинель осталась в имперской канцелярии. Можно ли за ней послать?
Чуйков. Пожалуйста. (Вейдлинг благодарит.) Чаю - сюда....
(У всех нервное переутомление, все очень сдержанны... Соколовский, Чуйков, Скосырев, Ткаченко, Пронин, Вайнруб, Семенов, Пожарский и я. Вновь и вновь комментируем события, смерть Гитлера...
Некоторые товарищи считают странной версию о сожжении Гитлера и Геббельса и об исчезновении этого вчерашнего генерала Кребса.)
Я спрашиваю:
- У Вейдлинга нервный припадок заметили?
Соколовский. А ведь ему трудно...
Член Военного совета Семенов. Ясно. Но приказ умный. Он умело подчеркнул и присягу и обстоятельства... Он вне правительства - просто "вывеска".
Скосырев. Его приказ надо сейчас же довести до сведения всех немцев. Это сильно повлияет.
(Надо накормить немцев, В соседней комнате накрывают стол.)
Пожapский. Праздника-то у нас и не было. Ночи не спим. Теперь дней пять отдохнем.
Вайнруб. Части наши готовы. Остается расставить их везде по Берлину. Наблюдать.
Член Военного совета Семенов. Ты, Всеволод, к нам вовремя попал!
Я. Да, довелось.
9 часов 15 минут по московскому времени.
Утро серое, прохладное. Вспоминают о Сталинграде, шутят, курят.
Приказ готов. Его передадут по радио и другими способами (устанавливаем пункты по карте). Один из немецких офицеров особенно мрачен.
9 часов 35 минут.
Я спрашиваю полковника фон Дуфвинга, будут ли протесты в немецких частях? Фон Дуфвинг:
- В некоторых... Вчера, когда я шел к вам, в меня стреляли.
Пошел кормить завтраком двух немецких генералов и полковника фон Дуфвинга. Они спрашивают меня: "Где ваши генералы?" - "Отдыхают". Сижу с ними один, угощаю. Некоторая неловкость, стесненность, молчание. Жадно за ними наблюдаю.
В штабной квартире - движение: приехал еще один немецкий генерал. Приглашаю к столу. Тут же чиновник из министерства пропаганды. Естественно, что разговор не очень вяжется. У немцев есть ощущение служебного неравенства, ведь фактически они - в плену. Говорим о продовольственном положении Берлина, о первом приказе Берзарина, Внимательно слушают... Я рассказываю о начавшейся в Германии еще во время боев посевной кампании. Беседа чуть-чуть оживляется... Немцы иногда тихо говорят между собой, строят догадки о судьбе Кребса.
- Не хотите ли вина?
- Немцы по утрам пьют мало... Бледные улыбки. Опять пауза...
- Где труп Гитлера?
- Неизвестно.
Вейдлинг. Для меня это вторая проигранная война...
Я рассказываю им о Ленинграде. Они спрашивают о роде моей службы. Объяснил, как мог.
Входит еще один немецкий генерал. И его приглашаю завтракать.
Немецкий генерал:
- Мы устали.
- Это понятно. Немецкий генерал:
- Семнадцать дней последних усилий!
Расспрашивают о маршале Жукове, о Чуйкове, - рассказываю, что надо. Говорим о Героях Советского Союза, о знаках различия, но у всех свой внутренний ход мыслей. Каждый из нас все глубже ощущает события.
Немцы говорят о сильнейшем разрушении центра Берлина.
Мы рассказываем, как быстро восстанавливают Ленинград и Сталинград; об общем экономическом развитии СССР; о встрече с союзниками. Немецкие генералы вспоминают о встрече с Красной Армией в 1939 году.
Сравниваем потери СССР и Германии. Я рассказываю им о "мертвых зонах", о солдатских вопросах: "Почему немцы напали на нас?" Один из немцев отвечает: "Нам нужна была территория". - "Вот вам и территория в СССР!" Кончаем беседу.
Немецких генералов провожают в ближайший дом. Пусть поживут пока там, под охраной.
Чуйков спит. Мы ходим взад и вперед по комнате. "Неужели войну кончили?" - "Странно..."
Сообщили, что немцы на отдельных участках не стреляют, по и не подпускают к себе: "Приказа нет".