Мариано Веркара-и-Ихос, начальник полиции Сан-Антонио, откинулся на спинку кресла в зале суда и, довольный собой, со спокойной улыбкой принялся скручивать сигарету. Все прошло так, как было задумано. Он весь день следил за тем, чтобы старикашка судья не выпил глотка мескаля, и теперь был вознагражден за это: судья провел процесс и вынес приговор, какого добивался шеф. Он не допустил ни одного промаха. Шесть беглых пеонов были оштрафованы на крупную сумму и отправлены назад на плантацию в Сантосе. Кабальный их контракт суд продлил на столько времени, сколько потребуется, чтобы отработать штраф. А начальник полиции благодаря этому стал богаче на двести золотых американских долларов. «Эти гринго из Сантоса, - улыбнулся он про себя, - люди, с которыми стоит иметь дело. Во-первых, они создают плантации и тем самым способствуют развитию страны. А во-вторых, - и это главное, - денег у них куры не клюют, и они хорошо платят за те мелкие услуги, которые я в состоянии им оказать».
Тут он увидел Альвареса Торреса и широко улыбнулся.
- Послушайте, - сказал испанец, пригибаясь к самому уху начальника полиции. - Мы можем прикончить обоих этих чертей Морганов. Свинью Генри завтра повесят. Почему бы в таком случае нам не отправить сегодня к праотцам и свинью Френсиса?
Начальник полиции вопросительно поднял брови.
- Я посоветовал этому гринго штурмовать тюрьму. Солано поверили его вракам и теперь заодно с ним. Они наверняка попытаются сегодня вечером совершить налет. Раньше им не успеть. Ваше дело приготовиться и проследить, чтобы Френсис Морган был непременно убит в стычке.
- Ради чего и почему? - неторопливо спросил начальник полиции. - Мне нужно Генри убрать с дороги. Что же до Френсиса, то пусть возвращается к себе в свой любимый Нью-Йорк.
- Он должен быть сегодня же отправлен к праотцам, а почему - вы сейчас поймете. Как вам известно из телеграмм, которые я посылаю через правительственную радиостанцию и которые вы читаете…
- Позвольте, такова была наша договоренность, и на этих условиях я выхлопотал вам разрешение пользоваться правительственной радиостанцией, - напомнил начальник полиции.
- Я на это и не жалуюсь, - заверил его Торрес. - Итак, вам известно, что у меня есть строго конфиденциальные и чрезвычайно важные дела с нью-йоркским Риганом. - Он приложил руку к нагрудному карману. - Я только что получил от него новую телеграмму. Он требует задержать свинью Френсиса здесь еще на месяц, а если этот молодой человек и вовсе не вернется в Нью-Йорк, то, насколько я понял сеньора Ригана, плакать никто не станет. Так вот, если мне это удастся, то и вам неплохо будет.
- Но вы еще не сказали мне, сколько вы за это получили и сколько получите, - решил прощупать почву начальник полиции.
- На этот счет у нас была договоренность частного характера, и сумма не так велика, как вам может показаться. Он скупердяй, этот сеньор Риган, страшный скупердяй. Тем не менее я по-честному поделюсь с вами, если наша затея увенчается успехом.
Начальник полиции удовлетворенно кивнул и спросил:
- Ну, уж тысчонку-то золотом вы получите?
- Думаю, что да. Не может же этот ирландский боров заплатить мне меньше; а тогда пятьсот долларов - ваши, если, конечно, свинья Френсис сложит голову в Сан-Антонио.
- А может, и сто тысяч золотом получите? - продолжал допрашивать начальник полиции.
Торрес рассмеялся, словно услышал занятную шутку.
- Ну, уж, во всяком случае, не тысячу, - не унимался его собеседник.
- Может, расщедрится и даст больше, - подтвердил Торрес. - Вполне возможно, что прибавит еще сотен пять; в таком случае, разумеется, половина этих денег тоже будет ваша.
- Я немедленно направляюсь в тюрьму, - заявил начальник полиции. - Можете положиться на меня, сеньор Торрес, как я полагаюсь на вас. Пойдемте сейчас же, не откладывая, и пойдемте вместе, чтобы вы сами могли убедиться, как я подготовлюсь к приему Френсиса Моргана. Я еще не разучился владеть ружьем. А кроме того, я скажу трем жандармам, чтоб они стреляли только в него. Так, значит, этот собака-гринго собирается штурмовать нашу тюрьму? Пошли. Пошли скорей.
Он встал и решительным жестом отбросил в сторону сигарету. Но не успел он дойти и до середины комнаты, как к нему подлетел какой-то оборванный мальчишка, с которого градом струился пот, дернул его за рукав и, еле переводя дух, плаксивым голосом пропищал:
- У меня для вас важная новость. Вы мне заплатите за нее, высокочтимый сеньор? Я бежал всю дорогу.
- Я отправлю тебя в Сан-Хуан, чтобы тебя склевали сарычи, падаль ты этакая! - был ответ.
Мальчишка даже съежился от такой угрозы, но, подстегиваемый пустотою в желудке, страшной бедностью и желанием иметь несколько монет, чтобы заплатить за вход на предстоящий бой быков, призвал на помощь всю свою храбрость и повторил:
- Не забудьте, сеньор, что я первый принес вам эту новость. Я бежал всю дорогу, чуть не задохся, - вы же сами видите, сеньор. Я все скалку вам, только вы, пожалуйста, не забудьте, что я бежал всю дорогу и что я первый сказал вам.
- Ах ты скотина! Ладно, не забуду. Но тебе же будет хуже, если я запомню, что ты первый мне сказал. Так что же у тебя за новость? Должно быть, она и сентаво не стоит! А если она действительно этого не стоит, вот тогда ты пожалеешь, что родился на свет божий. Сан-Хуан покажется тебе раем по сравнению с тем, что я с тобой сделаю.
- Тюрьма… - в страхе пролепетал мальчишка. - Гринго - тот самый, которого должны были вчера повесить, - взорвал стену тюрьмы. Святые угодники! Дыра такая большая, как колокольня на нашем соборе! И другой гринго - тот, который так похож на него и которого должны были повесить завтра, - бежал вместе с ним через эту дыру. Тот гринго вытащил его. Это я сам видел, собственными глазами, и сейчас же побежал к вам сюда, всю дорогу бежал, и вы не забудете, сеньор…
Но начальник полиции уже повернулся к Торресу и уничтожающим взглядом посмотрел на него.
- Так, по-вашему, этот сеньор Риган проявит королевскую щедрость, если заплатит нам с вами ту великую сумму, которую обещал? Да он должен дать нам в пять раз больше, в десять раз больше - ведь этот тигр-гринго крушит наши законы и порядки, и даже крепкие стены нашей тюрьмы…
- Ну, это, разумеется, только ложная тревога, перышко, которое показывает, в какую сторону дует ветер и каковы намерения Френсиса Моргана, - пробормотал Торрес с кислой улыбкой. - Не забудьте, что совет штурмовать тюрьму исходил от меня.
- В таком случае, значит, это вы и сеньор Риган оплатите нам расходы по восстановлению тюрьмы? - спросил начальник полиции и, помолчав немного, добавил: - Но я все-таки не верю, что он это сделал. Это невозможно. Даже полоумный гринго не решился бы на такое.
Тут в дверях появился жандарм Рафаэль, из раны на лбу у него текла кровь; расталкивая ружьем любопытных, которые уже начали собираться вокруг Торреса и начальника полиции, он предстал перед своим шефом.
- Мы перебиты, - начал он. - Тюрьма почти вся разрушена. Динамит! Сто фунтов динамита! Тысяча! Мы храбро кинулись спасать тюрьму. Но она взлетела на воздух. Ведь не шутка - тысяча фунтов динамита! Я упал без сознания, но не выпустил винтовки из рук. После я пришел в себя и осмотрелся. Вокруг меня были одни мертвецы! Храбрый Педро, храбрый Игнасио, храбрый Аугустино - все, все лежали мертвые! - Рафаэлю следовало бы сказать: «мертвецки пьяные», но натура у него, как у всякого латиноамериканца, была сложная, и потому он в трагических чертах обрисовал эту катастрофу, так что он и все другие жандармы выглядели героями, как это искренне представилось его воображению. - Они лежали мертвые. Но, может, и не мертвые, а только оглушенные. Я пополз. Пробрался в камеру этого гринго Моргана. Пусто. В стене зияет огромная, страшная дыра. Я выполз через нее на улицу. Видку: стоит большая толпа. Но гринго Моргана уже и след простыл. Я поговорил с одним оборванцем, который видел, как это произошло. Их ждали лошади. Они поскакали к берегу. Там уже стояла под парусами шхуна. У Френсиса Моргана к седлу был привязан мешок с золотом: оборванец видел его своими глазами. Большой такой мешок…
- А дыра большая? - спросил начальник полиции. - Дыра в стене?
- Да побольше мешка будет, куда больше, - отвечал Рафаэль. - Хотя мешок у гринго большой - так мне этот оборванец сказал. И мешок был привязан у Моргана к седлу.
- Моя тюрьма! - воскликнул начальник полиции; он выхватил кинжал и поднял вверх, держа за лезвие так, что рукоятка его, на которой с большим искусством был вырезан распятый Христос, казалась настоящим крестом. - Клянусь всеми святыми, я буду мстить! О, наша тюрьма! Наше правосудие! Наш закон!.. Лошадей! Скорее лошадей! Жандарм, лошадей, живо! - Он быстро обернулся к Торресу и накинулся на него, хотя тот не произнес ни слова: - К черту сеньора Ригана! Мне хоть бы уж свое-то вернуть! Меня оскорбили! Разрушили мою тюрьму! Надругались над моим законом - нашим законом, дорогие друзья! Лошадей! Лошадей! Отобрать их у проезжих! Да скорее же! Скорей!
Капитан Трефэзен, владелец «Анджелики», сын индианки из племени майя и негра с Ямайки, шагал взад и вперед по узкой палубе своей шхуны, посматривая в сторону Сан-Антонио, откуда уже отчалила переполненная людьми шлюпка, и раздумывал: не удрать ли ему от этого сумасшедшего американца, зафрахтовавшего его судно? Или, может быть, разорвать контракт и составить новый - на сумму в три раза большую? Трефэзена терзали противоречивые веления его смешанной крови: как негр, он был склонен к осторожности и соблюдению панамских законов, а как индеец - стремился к беззаконию и конфликтам.
Верх одержала индейская кровь: капитан приказал поднять кливер и направил шхуну к берегу, чтобы поскорее подобрать приближавшуюся шлюпку. Разглядев, что все Солано и Морганы вооружены ружьями, он чуть было не пустился наутек и не бросил их на произвол судьбы. Но когда он увидел на корме женщину, склонность к романтике и алчность побудили его дождаться и взять шлюпку на борт, ибо он знал, что если женщина замешана в делах мужчин, то вместе с ней появляются опасность и деньги.
Итак, на борту появилась женщина, а следовательно - опасность и деньги: Леонсия, ружья и мешок с золотом. Все, что было в шлюпке, не без труда попало на шхуну: поскольку ветер был слабым, капитан не потрудился даже приостановить судно.
- Рад приветствовать вас на борту «Анджелики», сэр, - широко улыбнулся капитан Трефэзен, здороваясь с Френсисом. - А это кто? - спросил он, кивая на Генри.
- Мой друг, капитан, мой гость и даже родственник.
- Осмелюсь вас спросить, сэр, а что это за джентльмены с такой поспешностью скачут там по берегу?
Френсис взглянул на группу всадников, галопом несшихся по песчаному пляжу, бесцеремонно выхватил из рук капитана бинокль и направил его на берег.
- Во главе едет сам шеф, - сообщил он, обращаясь к Леонсии и ее родичам, - а следом за ним жандармы. - Внезапно он издал какое-то восклицание, потом долго смотрел в бинокль и, наконец, покачал головой: - Мне показалось, что я увидел с ними нашего друга Торреса.
- С кем, с нашими врагами?! - не веря собственным ушам, вскричала Леонсия. Она вспомнила, как Торрес, только сегодня утром, на веранде асьенды, предлагал ей руку и сердце и говорил, что она может распоряжаться его жизнью и честью.
- Я, должно быть, ошибся, - признался Френсис. - Они как-то все сбились в кучу. Но шефа я хорошо различил: он скачет головы на две впереди.
- А что за субъект этот Торрес? - резко спросил Генри. - Он с самого начала мне не понравился, а у вас в доме, Леонсия, его всегда радушно принимают.
- Прошу прощения, сэр, извините меня, пожалуйста, - вкрадчиво прервал их капитан Трефэзен, - и разрешите со всем смиреннейшим почтением повторить мой вопрос, сэр: кто эти всадники, которые так стремительно скачут там вдоль берега? Кто они такие, сэр?
- Они чуть не повесили меня вчера, - расхохотался Френсис. - А завтра собирались повесить вот этого моего родственника. Только мы их надули. И, как видите, вот мы здесь. А теперь, мистер шкипер, прошу обратить внимание на то, что паруса наши только хлопают по ветру. Мы не двигаемся. Сколько еще вы намерены торчать тут?
- Мистер Морган, сэр, - последовал ответ, - я с глубочайшей почтительностью служу вам как клиенту, зафрахтовавшему мое судно. Но должен поставить вас в известность, что я британский подданный. Король Георг - мой король, сэр, и ему я прежде всего обязан повиноваться, а также установленным им законам о плавании в иностранных водах, сэр. Мне ясно, сэр, что вы нарушили законы этой страны, к берегам которой я доставил вас, - иначе вон те блюстители порядка не преследовали бы вашу милость с такой настойчивостью. А кроме того, мне ясно, что вы хотите, чтобы я нарушил законы мореплавания и помог вам бежать. Однако честь обязывает меня, сэр, оставаться здесь до тех пор, пока это маленькое недоразумение, которое, по всей вероятности, произошло на берегу, не будет улажено к удовлетворению всех заинтересованных сторон, сэр, а также к удовлетворению моего законного монарха.
- Поднимай паруса и выходи в море, шкипер! - гневно прервал его Генри.
- Надеюсь, вы всемилостивейше извините меня, сэр, но, к сожалению, я должен вам сказать две вещи. Во-первых, не вы являетесь лицом, зафрахтовавшим у меня судно; а во-вторых, не вы мой доблестный король Георг, которому я присягал служить верой и правдой.
- Но я-то зафрахтовал твое судно, шкипер, - добродушно вмешался Френсис, научившийся уже ладить с метисом. - Так будь любезен взяться за штурвал и вывести нас из лагуны Чирикви - да ради бога поскорее, а то ветер стихает.
- Но в контракте не указано, сэр, что «Анджелика» должна нарушать законы Панамы и короля Георга.
- Я хорошо заплачу тебе, - пообещал Френсис, начиная терять терпение. - Берись за дело.
- В таком случае, сэр, вы согласны заключить со мной новый контракт на сумму в три раза большую?
Френсис утвердительно кивнул.
- Тогда одну минуточку, сэр, я сейчас. Я только сбегаю в каюту за пером и бумагой, чтоб мы могли составить документ.
- О господи! - простонал Френсис. - Да развернись же и сдвинься хоть немного с места. Ведь мы можем составить эту бумагу и на ходу, не обязательно во время стоянки. Смотри! Они стреляют!
Капитан-метис, услышав залп, окинул взглядом развернутые паруса и обнаружил дырку от пули у самого верха грот-мачты.
- Хорошо, сэр, - согласился он. - Вы джентльмен и человек чести. Я верю вам на слово и надеюсь, что вы подпишете документ при первой же возможности… Эй ты, черномазый! Берись за штурвал! Держи руль! Живо, черные дьяволы, ослабить главный парус! А ты, Персиваль, помоги вон там!
Команда мигом повиновалась. Персиваль, вечно ухмыляющийся негр из Кингстона, а также другой, которого звали Хуаном, - светло-желтый цвет кожи и нежные и тонкие, как у девушки, пальцы, свидетельствовали о том, что он метис - полуиспанец, полуиндеец, - кинулись ослаблять паруса.
- Дай этому черномазому по башке, если он и дальше будет дерзить, - буркнул Генри, обращаясь к Френсису. - Или поручи это мне, я в два счета с ним расправлюсь.
Но Френсис покачал головой:
- Он славный малый, только он из ямайских негров, а ты знаешь, какие они. К тому же в нем есть и индейская кровь. Лучше давай уде ладить с ним, раз такой это гусь. Ничего плохого у него в мыслях нет - просто хочет содрать подороже: ведь он рискует своей шхуной, ее могут конфисковать. А кроме того, он страдает манией vocabularitis: он просто лопнет, если не будет изрекать всякую мудреную чепуху.
В эту минуту к ним подошел Энрико Солано - ноздри его раздувались, а пальцы нетерпеливо барабанили по ружью, в то время как глаза то и дело обращались к берегу, откуда велась беспорядочная стрельба.
- Я серьезно виноват перед вами, сеньор Морган, - сказал он, протягивая руку Генри. - Я был так удручен смертью моего любимого брата Альфаро, что, признаюсь, в первую минуту счел вас повинным в его убийстве. - Тут глаза старого Энрико сверкнули гневом - неистребимым, но истребляющим. - Это было самое настоящее убийство, коварно совершенное каким-то трусом, удар в спину под покровом темноты. И как это я сразу не сообразил! Но я был так сражен горем, а все улики были против вас. Я даже забыл, что моя горячо любимая и единственная дочь помолвлена с вами; не подумал, что человек таких нравственных качеств - прямой, мужественный, храбрый - не способен нанести удар в спину под покровом темноты. Я сожалею о своей ошибке. Прошу извинить меня. И я снова с гордостью рад принять вас в нашу семью как будущего мужа моей Леонсии.
Пока Генри Моргана столь чистосердечно принимали обратно в лоно семьи Солано, Леонсия с раздражением думала: зачем ее отцу нужно следовать этому глупому латиноамериканскому обычаю и говорить так много пышных слов, когда достаточно было бы одной-единственной фразы, крепкого рукопожатия и откровенного взгляда друг другу в глаза? Окажись на месте ее отца Генри или Френсис, они, несомненно, так и вели бы себя. Ну почему, почему все ее испанские родичи любят выражаться так цветисто и многословно, совсем как этот ямайский негр!
Френсис же тем временем изо всех сил старался делать вид, что происходящее нимало не интересует его; тем не менее он все-таки заметил, что желтолицый матрос по имени Хуан шепчется о чем-то с остальной командой, многозначительно пожимает плечами и ожесточенно жестикулирует.