А тем временем Василий Князев с шестеркой сопровождаемых самолетов отбивался от второй половины вражеской стаи. Он видел, как храбро дрался его товарищ, как упал его самолет. Но чем мог помочь другу Князев?
Князеву предстояло еще вывести из боя шестерку самолетов. Один из них фашистам все-таки удалось сбить. В нем погиб комиссар соседнего полка П. Ф. Новиков. Но остальные под прикрытием Князева все же вырвались из вражеского кольца. Аэродром находился рядом - километрах в двадцати. Как только совершили посадку, Князев бросился к командиру эскадрильи, доложил, что сбит Карасев, и спросил разрешения, взяв в помощь кого-нибудь из летчиков, на розыск его.
Середа понимал душевное состояние Князева, он и сам хотел надеяться на лучшее и разрешил полет. К тому времени техники уже успели подготовить машину летчика М. Гончарова, с которым и полетел Князев. Через несколько минут они уже были у линии фронта, в том районе, где только что прошел неравный бой. Над заснеженным всхолмленным полем кружили четыре "мессера".
"Не зря они здесь крутятся, - подумал Князев, - Не иначе, тоже ищут Бориса. Ах, ненасытные гады! Ну, держитесь же!.." И, дав знак Гончарову, не замеченный фашистами в лучах заходящего солнца, он ринулся в атаку. Первой же очередью Князев сбил вражеский самолет. Немцы решили не ввязываться в длительный воздушный бой и поспешили убраться за линию фронта.
Только тут летчик смог как следует осмотреться и заметил внизу на снегу обломки сбитого самолета, а чуть поодаль - мотор. Карасева нигде не было видно...
Мрачные вернулись пилоты на свой аэродром и доложили капитану Середе о неутешительных результатах полета. Тот направил к месту происшествия аварийную команду - чтобы подобрали мотор да установили причину падения самолета, а также санитарную машину и с ней врача: командир все-таки не терял надежды, что Карасев жив.
Когда техники приехали на место падения самолета, им не составило труда восстановить картину происшедшего. Истребитель упал в глубокий снег, который смягчил удар. Очевидно, в этот момент Карасева выбросило из кабины вместе с сиденьем и наверняка контузило. Осмотрев обломки самолета, техники установили, что осколками снарядов был разбит руль высоты, что и привело к падению. Команда погрузила на машину мотор истребителя, немногие уцелевшие детали вооружения, спецоборудования, которые можно было использовать как запчасти. Но оставалось неясным, где же Карасев. Вскоре выяснилось и это.
С земли за неравной воздушной схваткой нашего летчика с фашистами наблюдали красноармейцы склада артиллерийских боеприпасов, располагавшегося в соседнем лесочке. Они видели, как немцы подбили наш самолет, и поспешили к месту его падения, несмотря на продолжавшиеся атаки "мессершмиттов". Нашли Карасева без сознания. Солдаты осторожно принесли его к себе, оказали первую медицинскую помощь. Там же его и разыскал на следующее утро наш врач Кондрычин, который сразу позаботился, чтобы Бориса быстрее отправили в тыловой госпиталь, где Карасев провел около месяца. Летчик рвался в родной полк, но врачи не выписывали его, тогда он попросил, чтобы после лечения его направили во фронтовой дом отдыха летного состава - все-таки поближе к своим. Карасеву очень хотелось поскорее вернуться в строй, однако был он человеком скромным, даже застенчивым и не мог, как Карданов в аналогичной ситуации, брать врачей штурмом. Уважая и ценя труд других, он покорно выполнял все медицинские предписания, а в душе очень страдал, что задерживается его возвращение на фронт.
Своей необычной скромностью Карасев удивлял окружающих. Не хочу сказать, что это качество противопоказано летчикам. Но сама природа их боевой деятельности, как правило, скрытой от посторонних глаз, располагает к обмену впечатлениями, к живым и подробным рассказам о том, "как все было". Так вот Карасев никогда ничего не рассказывал, хотя к тому времени его личный счет исчислялся более чем 300 боевыми вылетами и несколькими сбитыми вражескими самолетами. Именно он первым в полку стал кавалером двух орденов Красного Знамени.
Карасев вернулся к нам в начале мая 1942 года сильно похудевший, бледный, так что трудно было узнать в нем крепкого, подтянутого летчика с вечным румянцем застенчивости на лице. Здоровье Бориса восстанавливалось медленно, а ему не терпелось подняться в небо. Тогда командир полка разрешил ему несколько простых вылетов, чтобы не подвергать излишней опасности. Но каждый полет давался Борису с трудом - наваливалась усталость, бывало, что на какой-то миг он даже терял сознание в кабине. Карасев, по обыкновению, молчал о своем самочувствии и только спустя годы, на одной из встреч ветеранов полка, признался, чего стоили ему те полеты.
Впрочем, от командира и врача ничего не скроешь. Дали Карасеву слетать последний раз (произошло это уже на Северном Кавказе, под Георгиевском, когда Борису поручили прикрывать погрузку эшелона), а потом Маркелов доложил командованию о состоянии здоровья летчика и попросил позаботиться о его судьбе. Было решено направить Бориса Ивановича на курсы командиров эскадрилий в глубокий тыл. Там он мог быстрее восстановить утраченную форму. Так и случилось: окончив курсы, Карасев через некоторое время вернулся в небо, но, к сожалению, в летный строй не нашего полка. Он получил назначение во 2-ю воздушную армию.
Впоследствии Борис Иванович Карасев воевал на Украине, дрался с немцами в небе многострадальной Польши и закончил свой ратный путь под Берлином, 509 боевых вылетов совершил отважный летчик, сбил 13 самолетов противника. Много боевых друзей приобрел Карасев на дорогах войны, но самых близких, по его признанию, оставил в нашем полку. И сейчас, спустя десятилетия, на традиционных встречах ветеранов-однополчан в День Победы, можно встретить пожилого человека с милой, по-юношески застенчивой улыбкой - бывшего летчика-истребителя Бориса Ивановича Карасева.
Но вернемся в весну 1942 года на аэродром Больше-Крепинская. Немало тяжелых воздушных боев выиграли наши летчики, вылетая отсюда навстречу врагу. Так, 31 марта отличился Павел Лазюка, сумевший реактивными снарядами сбить одновременно два самолета противника - редкий случай в боевой практике.
Вот как это было. Во время штурмовки автоколонны шестерку наших И-16 внезапно со стороны солнца атаковали четыре "мессершмитта". Завязался упорный бой, в ходе которого Лазюка заметил, что на помощь вражеским истребителям подоспели еще три самолета, и он сразу же ринулся на них в лобовую атаку. На какой-то миг немцы оказались в плотном боевом порядке. Павел, успев прицелиться, выпустил по ним четыре снаряда - от строя после этой атаки уцелел лишь один "мессершмитт".
Примерно тогда же произошел еще один интересный эпизод. Около Матвеева-Кургана разведка отметила большое скопление неприятельских автомашин. Нашему полку была поставлена задача - нанести по ним удар всеми имеющимися силами. В строю у нас осталось 12 самолетов, и майор Маркелов спросил у командования разрешения самому возглавить этот боевой вылет. Командующий ВВС 9-й армии предпочел не рисковать, и ведущим назначили капитана Максименко, а командир полка повел группу прикрытия.
Восьмерка Максименко, на 600 - 800 метров выше четверка Маркелова - в таком боевом порядке истребители подлетели к цели - большому селу, в центре которого стояло заметное здание. Как доложила разведка, это был немецкий штаб. Вокруг него сновали легковые машины, немного поодаль, на просторной поляне, пристроился самолет связи. Словом, штаб. С первого же захода истребители подожгли несколько автомашин. Немцы опомнились, забегали по сельским улицам, ошалев от страха. Повсюду их настигали меткие пулеметные очереди воздушных мстителей. Одна из них подсекла древко фашистского флага, и он повис простой тряпкой на крыше.
Маркелов, убедившись, что небо чистое, зенитки молчат, решил подключиться к штурмовке и целью для атаки выбрал самолет связи. Командир первым спикировал на вражескую машину, вторым атаковал К. Князев (однофамилец Василия Князева). Больше атак не потребовалось.
Тем временем группа Максименко подожгла здание штаба, а пилот из его восьмерки - лейтенант В. Зыков, - обнаружив солдатскую казарму, открыл огонь и по ней, чем вызвал панику и неразбериху среди фашистов. В итоге налета враг потерял самолет, две зенитно-пулеметные точки, так и не успевшие открыть огонь, пять автомашин и несколько десятков гитлеровцев. Наши истребители вернулись домой без потерь.
Весна заставила перебазироваться 2-ю эскадрилью опять под Ростов, на полевой аэродром, хотя условия для полетов оттуда отличались большой сложностью. Близ его восточной границы растянулись цехи завода Ростсельмаш, с юга и запада вплотную подступали городские здания. Летное поле здесь тоже размокло, но в северной его части успели построить узкую гравийно-щебеночную полосу, утрамбовав ее катками. Так что от летчиков требовалось высокое мастерство при взлете и посадке.
Перелет под Ростов прошел благополучно, успела уехать на новое место и основная часть техсостава. Но небольшая его группа, ожидавшая второго рейса автомашин, оказалась в плену у весенней распутицы. Крохотная речушка в районе прежнего аэродрома неожиданно вздулась от талой воды, залила окрестности, смыла мост. Пришлось срочно решать проблему обеспечения людей продовольствием. Командир полка майор Маркелов поручил это дело Кубати Карданову. На самолете У-2 он вылетел к техникам, но из-за перебоев в моторе не дотянул до аэродрома и был вынужден совершить посадку на раскисшем поле, в трех километрах от места назначения. Но Кубати не растерялся: с помощью техников, кое-как добравшихся до самолета, разыскал в ближайшем селе волов, которые и дотащили самолет до аэродрома. А продукты пришлось нести на себе. Лишь после того, как легкий морозец сковал землю, Карданов смог возвратиться на своем У-2 в полк. А вскоре, после восстановления моста на реке, вернулись на автомашинах и техники.
Воспользовавшись короткой передышкой, мы с командиром и комиссаром полка решили предоставлять летному составу увольнение для отдыха в городе. Там работали кинотеатры, местный театр давал спектакли.
И вот первое посещение ростовского кинотеатра "Гигант". Смотрели документальную ленту "Разгром немецких войск под Москвой". Надо ли говорить, какое огромное впечатление произвели на всех суровые кадры этого правдивого кинорепортажа, какое важное значение имели они для нашего мировосприятия. Сложные и многогранные чувства вызвали события, отснятые кинокамерами мужественных операторов. Прежде всего - гордость за нашу армию, за простых бойцов, за москвичей-ополченцев, сумевших остановить вероломного врага у порога родной столицы, и не только остановить, но и поворотить вспять.
Однако чувство огромной гордости перемежалось с горечью и скорбью, ненавистью и гневом, когда мы видели, как надругались фашисты над святыми для сердца русского человека местами, как зверствовали они в подмосковных деревнях, поселках, городках.
Но в том-то и заключалась мобилизующая сила этого фильма, что, показывая звериный облик фашизма, он утверждал: есть сила, способная сокрушить натиск коричневой чумы. Это - могучий советский народ, его доблестная Красная Армия.
В ту пору довелось увидеть нам несколько художественных кинолент. Особенно запомнилась картина "Гибель "Орла" - о спасении и возвращении в строй парохода "Орел", потонувшего в годы гражданской войны. Фильм повествовал о героизме и мужестве русских моряков, ценой собственной жизни отправивших на морское дно белогвардейцев, пытавшихся бежать с поруганной ими Родины. Патриотический пафос фильма как нельзя кстати напоминал зрителям о высокой гражданской чести русского воина.
И наконец, с большой теплотой и благодарностью вспоминали мы после просмотра лирическую комедию Ивана Пырьева "Свинарка и пастух". Хотелось нам в те тяжелые времена и улыбок, и любви, и шуток, и песен. Мы мечтали о незабытом дыхании мирной жизни, и все это было в бесхитростной истории, которую поведали с экрана мастера советского кино М. Ладынина, Н. Крючков, В. Зельдин. А когда с экрана звучала песня:
"И в какой стороне я ни буду,
По какой ни пойду я тропе
Друга я никогда не забуду,
Если с ним подружился в Москве".- таким ощущением мирного счастья переполнялось сердце, такой верой в реальность нашей мечты, что хотелось петь вместе с героями фильма.
Но мы возвращались в действительность прифронтового города, на затемненные улицы, к дотам и дзотам на перекрестках, к разрушенным домам и покалеченным деревьям...
Во время почти месячного пребывания в Ростове 88-й истребительный авиаполк находился в подчинении командующего ВВС 56-й армии генерал-майора авиации Ф. С. Скоблика. Это был высокий, полный, суровый и властный человек. Однажды у меня произошла с ним поначалу довольно неприятная встреча в фойе Ростовского драматического театра.
Мы смотрели там остроумный, блистательный спектакль "Собака на сене" Лопе де Вега. И вот в антракте, весь еще во власти сценических перипетий, я сталкиваюсь лицом к лицу с генерал-майором. Он удивленно и строго посмотрел на меня:
- Вы почему здесь? Кто разрешил отлучиться из полка?
На размышления - секунды, а оправдываться ох как не хочется. И, поражаясь собственной находчивости, я бойко отвечаю:
- Товарищ командующий, выполняю план культурно-массовой работы.
- Это что еще за план? - недоумевает Скоблик.
- Комиссар нашего полка по согласованию с вашим политотделом составил такой план. В нем предусматривается посещение кинотеатров и театров Ростова в свободное от боевой подготовки время. Редкая возможность поднять боевой и моральный дух личного состава - мы решили ею воспользоваться.
Видя, как меняется суровое выражение лица генерала, я совсем осмелел и весьма прозрачно намекнул:
- А то получается, что мы с командиром полка - как собаки на сене: ни себе, ни людям. Так что я здесь с летчиками по разрешению и заданию командира и комиссара.
Тут генерал-майор совсем уж откровенно заулыбался и дружелюбно сказал:
- Находчивый вы человек. Умело вышли из-под удара. Хотел вас постращать, да не вышло. А действия вашего комиссара одобряю: надо, надо поддерживать в людях духовные силы - лучше воевать будут. Желаю успеха.
Раздался третий звонок, и мы вошли в зал.
Недолгая передышка в боях принесла нам еще одну большую радость: наконец-то мало-мальски наладилась переписка с родными и близкими. Летом и осенью сорок первого в общем-то было не до писем: они находились в пути, мы беспрестанно меняли местопребывание. Однако нас часто мучили тревожные мысли: как добрались? как приняли в эвакуации, на новых местах? Первые письма начали приходить в декабре - январе. А уж в Ростове мы получали целые пачки писем, догонявших нас по фронтовым дорогам и накопившихся за эти долгие месяцы. Настроение у всех поднялось, авиаторы будто дома побывали. Только дом этот был почти у каждого новый, неизвестный. И все равно мы рады были узнавать, что семьи устроились, что встретили их всюду приветливо, что взрослые начали работать, помогая фронту, а детишки приступили к занятиям в школе...
Получил и я первые письма от жены. Она уехала в приволжское село Курнаевку Сталинградской области. Туда же переселились из Харькова мои родители. Меня очень обрадовало это известие: теперь все мои вместе - и им будет легче. В марте я получил от Марии сразу одиннадцать писем - целую зиму они путешествовали, разыскивая меня.
Перед самой войной жена окончила Московский педагогический институт и должна была приступить к работе по месту моей службы - в Виннице, но начавшаяся война отменила это назначение, и теперь она работала завучем в сельской школе. Марии также пришлось экстренно закончить курсы трактористов мужских рук на селе не хватало, а подошло время уборки урожая. Жена сообщила мне, что собирается вступить кандидатом в члены партии, что подписалась на государственный заем в размере двухмесячного оклада.
Письма, письма... Как же поддерживали они нас в трудные военные годы! Готовясь к предстоящим боям, мы десятки раз перечитывали их и с нетерпением ждали новых.
В мае - июне развернулись активные военные действия в районе Харькова. Первыми 12 мая перешли в наступление войска соседнего Юго-Западного фронта. За три дня боев они продвинулись из района Волчанска на 18 - 25 километров, а от барвенковского выступа на 25 - 50 километров. Однако закрепить этот успех не удалось. Вновь ожила армейская группа Клейста. 17 мая ударная группировка врага, поддержанная с воздуха крупными силами авиации, перешла в наступление из района Славянска и Краматорска.
Чтобы помешать этому, на поддержку наших двух армий были брошены основные авиационные силы Южного фронта, в том числе и наш полк, который перебазировался на полевой аэродром Голубовка, поближе к району боевых действий.