Черные брови Кратова сошлись над переносицей, он точно обдумывал, с чего начать...
Может быть, я не совсем точно передам теперь рассказ моряка. Что же касается наших с Андреем вопросов и восклицаний, о них я умолчу вовсе.
Рассказ этот не о нас - о Нюрке, о последнем ее часе. Я перескажу его так, как он живет в моей памяти.
...Сперва мы с Нюркой тоже шли вдоль шоссе по кювету. Нюрка все в поле отбегала, цветки собирать. Ну, думаю, валяй, валяй, собирай!
Я все посматривал на нее. И когда прыгнет она с кочки на кочку, и когда нагнется. И присядет когда. Красиво так все у нее складывалось. Вот бы, думаю, удалиться с ней куда-нибудь от посторонних глаз, например от ваших, может быть, чего-нибудь и получится... Короче, как подошла она ко мне с этими цветиками: "Паша, Паша, погляди, какие красивые", я ей и сказал:
- Знаешь что, Нюрка, давай с этого фарватера к заливу подадимся. Стреляют туда меньше.
- А ничего, - говорит, - я уже привыкла.
Ну, думаю, будем с другого борта захождение играть.
- Там, - говорю, - Нюра, цветов больше, чем здесь.
- Тогда, - говорит, - пойдем, Паша.
Свернули мы к заливу.
Между прочим, был бы я один, все равно бы к берегу подался. Там мне вроде бы ближе к дому. Корабли видать. Морской канал. Кронштадт. В случае чего, вплавь добраться можно.
Дошли мы до залива. Подбежал я к самой воде. Вдыхаю морской воздух. Камышом пахнет, тиной. Хорошо! Нюрка возле меня стояла, руку мою левую обняла и спрашивает:
- Что это ты, Паша?
Я и отвечаю:
- Обидно, что на землю с корабля сойти пришлось.
- С корабля ты бы меня не разглядел, и мы бы с тобою не встретились.
- Может, мне еще Гитлеру спасибо сказать? Если бы не война, тоже мы бы с тобой не встретились.
Еще крепче она прижалась к моей руке и говорит:
- Если бы не война, тем более бы встретились. Ты, Паша, сходил на берег по выходным дням? Гулял в Петергофе?
- Много нас там гуляло, охотников до девчат. Кто-нибудь другой тебя бы и пришвартовал.
- Ведь никто не пришвартовал. А сколько пыталось.
- Так никто и не сумел?
- Никто, Паша.
- Заливаешь!
- Нет, правда.
- Тогда чего же так?
- Не нравился никто. Ждала все какого-то другого совсем.
- Принца, что ли?
- Сама не знала, что мне надобно было. Теперь зато знаю... Как снял ты меня там, на развилке, с грузовика, как поднял над собой, посмотрела я сверху в твои глаза... Еще имени твоего не знала, а поняла: хочу, чтобы всегда эти руки меня поддерживали и чтобы в глаза эти мне всегда смотреться... Ты еще задержал меня немного в воздухе, и стала я в тот миг словно птица. А ты тут возьми и опусти меня на землю...
- Сколько ж тебя можно на весу держать. Птичка-то ты плотненькая.
Хотел я тут высвободить руку, чтобы свои слова насчет ее плотности проиллюстрировать, но воздержался. Неохота было свой авторитет подрывать, раз она про меня такие слова говорит. А Нюрка, все так же ко мне прижавшись, говорит еще:
- Когда ты, Паша, с лейтенантом заспорил, заступился за женщин наших, чтобы их за детишками в Стрельну пустили, поняла я, что душа у тебя добрая, хотя вид суровый.
- Скажешь тоже, "добрая душа". Что я, баба, что ли?
Возражаю я ей так это вроде бы свысока. А внутри себя чувствую: что-то во мне делается... И вокруг тоже все какое-то другое становится. И сердечный стук в ушах так отдается, что залпы с моря хуже слышны.
Повернул я ее к себе, обнял за плечи, в глаза заглянул, да тут и остановился. Такую я в них увидел ко мне доверчивость, что аж дух перехватило. "Ну, - думаю, - держись, Пашка Кратов, и в самом деле не превратись в какого-нибудь принца! Двигай лучше на дизелях полным ходом по фарватеру".
- Вот что, - говорю, - Нюра, ты мне тоже с первого раза понравилась.
- Знаю, Паша. Я ведь красивая.
- Выходит, - говорю, - у нас с тобой одновременное взаимное влечение. Вот и давай я тебя для начала поцелую.
Молчит Нюрка и смотрит на меня. А я продолжаю:
- Только пойдемте, Нюрочка, целоваться туда, в кустики, а то, чего доброго, братва вон с той коробки в дальномер за нами подсматривать начнет.
- Зачем ты так, Паша? Это ведь не ты говоришь.
- А кто же? Я. Надо понимать: война. Канителиться некогда: враг у ворот!
- Ну и что же, что война. Пусть все по-хорошему у нас с тобой будет.
- Так и я хочу по-хорошему. Адрес у тебя возьму, свои тебе запишу координаты - номер полевой почты и мамашин адрес. Фото мне свое пришлешь. И ждать будешь надежнее. А я, если живой буду, тоже тебя не забуду.
- Я и так буду тебя ждать, Паша. Только тебя. Сколько бы ни пришлось... А сейчас пошли.
Вдруг слышно стало: снаряды где-то у шоссе рвутся. Один, другой, третий. Штук двадцать вдарило.
Нюрка за женщин своих заволновалась: не их ли у дороги накрыли. Я про вас двоих подумал. В общем, война о себе напомнила: не забывайтесь, мол, люди, здесь я.
Нюрка меня за рукав потянула: