- Какие у вас основания думать, что вы справитесь с такой трудной задачей? - спросил полковник старшего лейтенанта Шнитова.
- Оснований у меня не так много, как у товарища Щербачева, - ответил тот. - В ежовые рукавицы брать не умею. В бараньи рога скручивать тем более не способен. И образование у меня не бог весть какое - четыре класса школы, да вот курсы политруков прошел на Ленинградском фронте. - Заметив, что его слушают внимательно, Шнитов добавил: - Учиться много не пришлось. Работал на заводе. Самообразованием, правда, занимаюсь постоянно.
С мест послышались вопросы:
- С какого года в партии? Где вступали?
- С двадцатого. На Южном фронте.
- А как вы собираетесь добиться авторитета у личного состава, спросил полковник Хворостин, - если у вас нет ни строгости, ни образования?
Старший лейтенант Шнитов пожал плечами, что должно было означать: "Ясно как..."
- Исключительно только правдивым словом и хорошим к людям отношением. Больше у меня в запасе ничего нет. Признаюсь открыто.
При этих словах старший лейтенант Щербачев презрительно хмыкнул. По рядам прошел сдержанный шумок.
Полковник Хворостин посмотрел на стоявших в разных концах помещения кандидатов на должность замполита "трудной" роты, помолчал, а потом сказал:
- Все свободны, товарищи. Надо подумать.
Через день приказ о назначении в "трудную" роту был вручен старшему лейтенанту Шнитову.
* * *
Рассказав бойцам об обстоятельствах своего назначения, старший лейтенант Шнитов подчеркнул, что он, вообще-то, и не собирался проситься в роту.
- Хотелось, учитывая и возраст, и ранение недавнее, при политотделе остаться инструктором... К бумагам поближе.
Эти слова вызвали веселое оживление и возгласы понимания:
- В писарчуках отсидеться!
- Меня бы туда!
- Покантоваться в тылу захотелось, товарищ замполит?!
- Имел такую цель, - согласился тот. - Пока разговор о вашей роте шел, я даже в сон склонился.
Это признание снова вызвало оживление и смех.
- А когда тот старший лейтенант высунулся, я подумал: "Надо тех ребят выручать!" Хоть я вас еще и не знал, но все равно, думаю, люди-то, наверное, хорошие. Мало ли каких ЧП не бывает?! Так ведь война - все сплошное ЧП... А такой, думаю, фрукт, как этот, может ох каких дров наломать! Не успел я толком и поразмыслить, как вдруг какая-то сила, вроде пружины, меня кверху подкинула... Ну, встал я и тоже к вам попросился... Никто бы, конечно, меня бы не назначил... Но тот Щербачев, видно, напугал полковника. Уж больно злой. А других желающих не было... Значит, судьба нам с вами, ребята, теперь вместе жить...
Солдаты слушали старшего лейтенанта Шнитова с тем интересом и вниманием, которые всегда возникают при первой встрече с новым командиром. Прекратился стук ложек о котелки. Никто не переговаривался.
Тишина нарушалась только обычными звуками, доносившимися с передовой. Сменяя друг друга, строчили то далекие, то совсем близкие пулеметы. Изредка слышался одинокий, точно удар кнута, винтовочный выстрел. Отдаленные залпы, доносившиеся сюда чуть ли не со всех концов фронта, сливались в постоянный рокот, то набегающий, то откатывающийся вдаль.
На эти звуки никто не обращал внимания. Они воспринимались как обычное дыхание войны, напоминавшее о том, что война жива, что она тут, совсем рядом. Словом, все это были звуки, говорящие привычным языком о привычном.
То, что говорил старший лейтенант Шнитов, было неожиданным. Не столько по содержанию, сколько по интонации. И от слов, и от всего облика старшего лейтенанта Шнитова веяло добротой - эдакой домашней, семейной, что ли, никак не омраченной военной обстановкой.
И все-таки старший лейтенант произвел на своих слушателей неодинаковое впечатление. Многим солдатам он сразу понравился. Однако любители твердой руки сочли его недотепой, не настоящим офицером.
- Кто же будет такого малохольного слушать?! - ворчал сержант Кирюк, возвращаясь со своим отделением в расположение пулеметного взвода. - Он же и приказать не сумеет. А солдат, между прочим, любит, чтобы ему приказывали. Он тогда к себе уважение чувствует. А если с ним по-домашнему разговоры разговаривать, солдат такого командира пошлет про себя подальше.
- Этого замполита, похоже, и вслух можно будет послать, - не то спрашивая, не то утверждая, отозвался ефрейтор Столбцов, сплевывая в снег окурок цигарки.
- Но, но! Разговорчики! - одернул его сержант, забеспокоившийся, как бы подобное ЧП не случилось в действительности.
Была и третья точка зрения. Некоторые истолковали открытость и доброту старшего лейтенанта по поговорке: мягко стелет, да жестко спать.
- Учли, что рота наша "трудная", что поприжать нас надо с подходом, вот и прислали хитрого и опытного политработничка. Погодите, влезет он каждому из вас в печенку - вот тогда он себя покажет! - раздавались голоса...
Именно такой разговор происходил вечером после отбоя в темноте землянки 1-го отделения стрелкового взвода. Речь на этом лежачем собрании держал ефрейтор Нонин. Сам он отнюдь не думал, что замполит Шнитов "работает под простака", а на самом деле хитер и коварен. Ему, как всегда, захотелось дать подходящую историческую справку.
- Дело было в Ватикане, - начал он. - В веке приблизительно пятнадцатом. Помер тогдашний папа - Пий. Номера не помню. Был этот Пий очень суров с подчиненными, со своими кардиналами. Гонял их с утра до вечера. Кадила заставлял чистить до блеска. Следил, чтобы подворотнички у всех чистые были подшиты, чтобы у каждого тонзура, то есть проплешина на макушке, была чисто выбрита и бархоткой начищена. И головные уборы скуфейки-тюбетейки - правильно надеты: на четыре пальца от бровей, а не набекрень и не на глаза надвинуты...
- Как старшина роты! - раздался озорной голос.
- Во-во! - согласился Нонин, который сознательно уснащал свой рассказ словечками военного быта, хорошо знакомого его слушателям. - Так вот, когда этот Пий помер, кардиналы решили: "Баста! Довольно с нас дисциплинки! Изберем теперь в папы самого из нас тихого и добренького". Такой среди них как раз имелся. Некий Сикст. Спокойный кардинал. Мухи кадилом не зашибет, слова поперек никому не скажет... Собрались кардиналы после поминок по Пию на свой конклав...
- На шо? - спросил Охрименко.
- На закрытое собрание. Конклав называется. Запирали их нижестоящие попы снаружи в отдельном доме, чтобы они во время выборов ни с кем не имели никакого общения.
- А при чем тут замполит Шнитов? - спросил ближайший сосед Нонина.
- А вот при чем. Не успели кардиналов запереть, как они сразу же тихоню Сикста и выбрали. Все, как один, проголосовали. Только этот кардинал Сикст стал папой римским - как он вскочит на стол. Как затопает по столу ногами, как заорет на своих бывших товарищей: "Ах вы такие-сякие, немазаные! Вы что же это, мать вашу богородицу, легкой жизни захотели?! Дисциплина вам не по нутру? Да я вас всех в отца и сына и святого духа, в бараний рог!.."
- По три обедни вне очереди, - хихикнул сосед Нонина.
- И без увольнения до хороду Рыму, - пробасил Охрименко.
- Вот-вот, - продолжал рассказчик. - Поняли кардиналы, какого папаню себе на шею посадили. Только поздно было. Стал этот Сикст - номера тоже не помню - самым зверским римским папой из всех возможных.
- Теперь понятно, к чему этот рассказ, - сказал кто-то и зевнул.
- То-то, - ответил Нонин. - История, она учит...
* * *
Пересуды о новом замполите прекратились довольно быстро. Стало очевидно, что он именно таков, каким и показался с первого взгляда: открытый и по-настоящему добрый человек, далекий от всякой позы, а тем более от какого-то иезуитства и притворства. Трудно сказать, кто первым произнес в роте прозвище Папа Шнитов. Факт тот, что буквально все: и бойцы, и командиры - немедленно и прочно его усвоили. Солдаты, конечно, так к нему не обращались. Устав удерживал их от этого. Кое-кто иногда проговаривался, и обращение по прозвищу нет-нет да и срывалось с языка. А известный снайпер, казах Бозарбаев, обращался к замполиту только так: "Товарищ Папа Шнитов".
"Кто сказал - так нельзя? Почему нельзя?! - искренне недоумевал он, когда товарищи делали ему замечание. - Плохой человек так говорить нельзя. Хороший человек обозвать "отец" - очень даже пожалуйста".
В расположении роты нередко можно было слышать громкий возглас связиста: "Папу Шнитова вызывает "Янтарь"! Разыщите Папу Шнитова "Третий" на проводе!" Капитан Зуев, довольно скоро потеплевший к новому замполиту, сказал как-то раз перед строем роты: "С такими вопросами обращайтесь к Папе Шнитову". Сам начальник политотдела, полковник Хворостин, направляя инструктора в энский полк, говорил: "Обязательно побывайте у Папы Шнитова".