Пленный усмехнулся:
- Через неделю вермахт будет в Ленинграде. Еще через месяц падет Москва. И тогда все. "Руслянд капут".
- Чего он там брешет? - спросил Ковригин, ехавший на подножке.
Я не стал переводить ему то, что сказал немец, а махнул рукой и прекратил этот бессмысленный спор.
Машина наша ехала быстро. Наконец мы проскочили мост через реку Воронку. На восточном ее берегу возводился новый рубеж обороны. И справа и слева от моста, насколько мог видеть глаз, шли работы: рыли окопы, строили блиндажи и орудийные позиции, слышались голоса команд, раздавались звон пил, стук топоров.
Немец снова ухмыльнулся:
- Такая речушка! На полчаса боя.
Посмотреть на пленного немецкого офицера к штабу дивизии сбежалось человек тридцать. Через несколько минут Ковригин и я стояли перед командиром дивизии - генералом Любавиным. Здесь же в блиндаже находились комиссар дивизии и начальник штаба.
Ковригин кратко доложил обстоятельства нашей задержки возле библиотеки. Свой доклад он закончил словами:
- Как хотите, товарищ генерал, а за этот подвиг Данилову следует медаль выдать.
- Что ж, пожалуй, - согласился комиссар. - Немец вроде бы полезный.
- Доложите сами, как было дело, Данилов, - приказал генерал.
Я рассказал все в подробностях, не утаив ничего о своих колебаниях стрелять в немца или не стрелять.
Генерал глянул на меня исподлобья и сказал:
- О награде речи не может быть. Ты, Данилов, не солдат, а кисельная барышня. (Он так и сказал: кисельная.) Следовало бы разжаловать тебя из младших лейтенантов в рядовые... Не дорос ты до звания командира. И какая война идет - ты еще недопонял... Но то, что ты важного "языка" добыл, это в твою пользу. Зови сюда этого "книголюба". Сейчас мы его допросим как положено... А ты, комиссар, займись с этим Даниловым. Просвети ему мозги.
* * *
История рассудила мой спор с лейтенантом вермахта Отто Краузе - так звали этого гитлеровского вояку. Как известно, мы оба оказались весьма наивными и оба ошиблись. Не вошли немцы в Ленинград ни через неделю, ни через три недели, ни через три года... И мы тоже не оказались в Берлине через два-три месяца. Мы пришли туда только через четыре долгих года. Я ошибался в сроках, но был прав исторически. Не могли фашисты победить нас. И Ленинграда взять не могли.
И через маленькую речку Воронку немцам не суждено было переправиться. На ее берегу войска вермахта были остановлены намертво, навсегда.
Мы не могли не победить в той войне. История знает, что делает!
Не знаю, жив ли еще бывший лейтенант вермахта Отто Краузе. Иногда я ловлю себя на мысли: хорошо бы его сейчас встретить и спросить: "Ну что, дурья голова, понял теперь, кто был прав?"
Сам я после войны поступил на службу в Публичную библиотеку. Проработал в ней всю жизнь. И почем знать, не сыграл ли в этом свою роль случай, о котором я сейчас здесь рассказал?
"ГЕНЕРАЛ САМСОНОВ"
Учился со мной в одной группе на историческом факультете студент по фамилии Самсонов. Вдруг нежданно-негаданно стал он у нас генералом. По прозвищу, конечно. Читали нам на первом курсе лекции по истории первой мировой войны, замелькало имя командира русского корпуса, наступавшего в начале военных действий на немцев, - генерала Самсонова. И как говорится, не успел наш Самсонов оглянуться, как стал "генералом". Так к нему все ребята и обращались: "Генерал Самсонов, одолжи руб..." "Генерал Самсонов, ты сегодня дежурный, сходи, намочи тряпку", "Генерал Самсонов, оставь покурить".
Самому Самсонову прозвище, видимо, понравилось. Во всяком случае, он на него не обижался и всегда откликался на такое обращение, будто так и надо.
Любил наш Самсонов показывать себя храбрецом - совершать на спор всевозможные подвиги. Однажды, например, он нам говорит: "Поспорим на три печенки, что я во время занятий по латыни принесу из буфета стакан горячего чая, ну и, само собой, соевых конфет на каждого". Мы, конечно, с большой радостью "заложились".
Тут надо разъяснить суть этого спора. Прежде всего - что такое три печенки.
Стоял тогда на Невском, между зданием бывшей городской думы и Гостиным двором, деревянный павильон-столовая, где можно было поесть горячие сосиски с горчицей или печенку с макаронами, политыми вкусным соусом. Мы, студенты, любили ходить после занятий в этот павильон. В первые дни после получения стипендии помногу сосисок съедали или по две порции печенки. А некоторые даже по три. Ну, а к концу месяца, бывало, заказывали одну сосиску... а хлеб и горчица бесплатные - ешь сколько хочешь.
Теперь насчет латыни. Преподавал ее нам доцент Тимофеев. Был он очень строг и требователен. Так что его занятия для данного спора были выбраны не случайно.
Ждали мы очередной "латыни" с нетерпением - терялись в догадках: каким образом собирался "генерал Самсонов" явиться на занятия со стаканом горячего чая в руках? А он так-таки умудрился это проделать. Сначала сидел с нами на занятиях, как обычно. Потом вдруг схватился за живот, застонал и стал отпрашиваться к врачу. Через полчаса он вернулся, прижимая к животу свою меховую шапку. Лицо его выражало страдание, а из-под шапки шел пар. Мы дружно расхохотались, а Тимофеев растерялся, поднялся со стула и снял пенсне.
- Что это еще такое, Самсонов?
- Врачиха велела грелку приложить, а грелки нет, кто-то уже взял, ответил "генерал Самсонов". - Вот я вместо грелки чай в шапке приложил...
- Шли бы лучше домой, - сказал Тимофеев.
- Со следующего предмета и пойду, - ответил "генерал Самсонов". - А латынь пропускать не могу...
Потом, когда Тимофеев писал на доске латинские слова, чай и конфеты пошли по рукам под столами. В тот же день "генерал Самсонов" законно слопал свои три печенки... Так и ходил он у нас в героях, пока не началась война, потребовавшая от нас совсем иного героизма, настоящего.
Доучиться мы не успели. Все ребята нашего курса вступили в народное ополчение Ленинграда. Многие оказались в одной роте. В сентябре сорок первого года отправили нас на фронт, на Ораниенбаумский пятачок, отрезанный к тому времени фашистскими войсками от Ленинграда.
Ранним утром вышли мы в Финский залив на небольшом прогулочном пароходике. Пароход был колесный, шел не быстро. Рядом с сегодняшним "Метеором" он показался бы просто черепахой. А немцы из-под Стрельны и из Петергофа били по нам из пушек. То тут, то там вздымались вокруг нашего парохода высокие фонтаны. Было страшно, но все держались спокойно. Все, кроме "генерала Самсонова". Когда снаряд разрывался перед носом парохода, он опрометью бежал на корму и вжимался в палубу за какой-нибудь ящик. Другой снаряд рвался за кормой, и "генерал Самсонов" бежал прятаться на нос корабля. Смешно было на него смотреть. Да и стыдно было за своего товарища.
До ораниенбаумского порта дошли благополучно. И тут, на суше, начались главные приключения нашего "генерала". Усадили нас в крытый фанерой кузов машины-полуторки и повезли по лесной дороге в штаб армии, расположенный возле поселка с красивым названием Таменгонт.
Сопровождавший нас лейтенант предупредил:
- По команде "воздух" выскакивать из машины и врассыпную в лес.
И вот едем. День ясный, солнечный. Задней двери в кузове нет - просто большой проем вырезан в фанере. Видим через него лес - красивый, осенний. Тихо кругом. Птицы чирикают. Вроде и войны нет.
Вдруг лейтенант, ехавший на подножке, крикнул:
- Воздух!
Водитель резко затормозил. Мы посыпались на дорогу и разбежались по обе стороны в лес. Над дорогой низко-низко просвистел "мессершмитт", прострочил по дороге из пулемета и исчез.
- В машину, быстро! - крикнул лейтенант.
Мы выбежали на дорогу, но тут выяснилось, что ехать нельзя: нет "генерала Самсонова". Стали мы его искать. Нашли под каким-то пнем метрах в двухстах от дороги. Он сидел и трясся. Схватили мы его под руки, отвели к машине, втолкнули в кузов.
Не успели отъехать и километр, как снова остановка и снова команда "воздух". Все повторилось сначала. "Мессершмитт" шел теперь обратным курсом и снова прошил дорогу, но в машину опять не попал. Когда мы вышли из леса, "генерала Самсонова" не было. Пошли его искать. Задержались надолго, потому что на этот раз он не отсиживался, а не останавливаясь бежал в сторону от дороги. Догнали чуть ли не за полтора километра. Приставший в нам "мессершмитт" за это время не появлялся.
- Полетел заправляться, - пояснил нам водитель полуторки. - Скоро опять прилетит...
Когда мы затолкали нашего бегуна в кузов, лейтенант приказал:
- Держите вы его крепче. Если убежит, под трибунал попадет за трусость.