Предприниматели, строители храмов, таможенники товаро- и продуктообмена, живительная поддержка общества. Несть числа их социальному и культурному разнообразию. Нет такой дали разобщения, которой они не могли бы преодолеть поистине телепатической связью. Пожалуй, общественная телепатия людей третьего сословия одна осталась в России неповрежденной, неискаженной. Как бы каждый конкретный человек ни менялся.
Великий слой, героический подспудно, хотя и не выдвинувший сегодня, для будущего своего, нового героя. То есть бытийно не взявший неограниченной, вселенской власти. Хотя и присматривающийся к себе в планетарных пределах.
Деятельные люди осколочной России удивительно прытко рванули-таки посмотреть мир и себя показать. Пресловутая утечка мозгов, если посмотреть, - российская форма освоения мирового пространства. Вдыхание воздуха иных стран и континентов тоже не только вызвано ощущениями вырвавшегося из тюрьмы. Это бытийная разведка нового романного пространства. Поля приложения сил. Глобальных схваток. Вид с нью-йоркского небоскреба. Известно, что в разбомбленных террористами небоскребах работали и русские специалисты. С крыши этого здания обозревал Америку и герой писателя, и сам Петр Алешкин. Что счел нужным подчеркнуть в своей книге "Тропа тамбовского волка" и Петр Кошель.
"У Алешкина появилась возможность посмотреть мир... В США книжная ярмарка была в Лос-Анджелесе. Там он взял напрокат машину и после работы на ярмарке десять дней катался по Америке... с женой прокатился на машине по всей Франции, побывал в многочисленных замках Луары, в Бордо, в Биаррице на берегу Бискайского залива, оттуда в Испанию в Бильбао... С берега Атлантического океана на берег Средиземного моря... Побывал в древнем городе Арле, в Каннах, где в то время проходил очередной кинофестиваль, в Ницце, в Монте-Карло, рискнул нелегальным путем проехать через границу в Италию... В Швейцарию, в Женеву, в Лозанну... снова в Париж... Брюссель, Антверпен... Роттердам, Гаага, Амстердам... Кельн, Бонн, Кобленц... Франкфурт... Снова США: Нью-Йорк, Бостон, Ниагарский водопад, Чикаго, Денвер, знаменитые Колорадские парки, каньоны Аризоны и Юты, Большой Каньон, Лас-Вегас, Долина смерти. Скалистые горы... Диснейленд..." "Насколько краше русская земля..."
Конечно, пребывающий в материальном и правовом упадке русский третьесословный слой в основном сидит дома, выживает частным образом, лишь телепатически осуществляя свою общественную миссию. Но видит и мыслит точно так же, в тех же пространственных объемах, что и писатель Алешкин и его герой. Держит в уме свой внутренний всепланетный резерв.
Впрочем, с точки зрения вульгарных представлений о третьем сословии, такое понимание его - ересь. На формальном языке наш внешне разрозненный неузаконенный государственно слой называется средний класс. А третье сословие - канонически это буржуазия. Весьма крупная. Требующая себе власти. Захватывающая ее. Политическая сила, заступающая место аристократии и рядящаяся под нее, "под элиту". Рвущаяся в аристократию и в конце концов образующая этот как бы аристократический, подменный слой - класс. Процесс, запечатленный Пушкиным. "Моя родословная".
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел на клиросе с дьячками...
Представитель рода высшей, военной, царственной аристократии, Пушкин иной не признавал. По Пушкину, аристократом был бы, скажем, Чапаев. Принятым в аристократию. Вместо этого - четкая схема вытеснения аристократии третьим сословием. Более того, рокировка сословий. "Я только русский мещанин..."
Притом это схема, подчеркивающая отсутствие в сословии единой организованной внешне и идеологически силы, которая позволила бы произвести замещение разом, с изменением государственного режима. Такой силы в России действительно не было. И нет. Опора ее - капитал не приобрел первенствующего, властного значения. И тут, как говорится, в России проехали. Торгово-банковское сословие в России было задушено в его сытом зародыше в XX веке и как самостоятельное не претендовало и уже не будет никогда претендовать на высшую власть. Слепое и трусливое, с криминальным душком, подчиненное тайному МВФ - вот его окончательная участь. Ни одному банку, включая и Центральный, не под силу ни по-царски недосягаемо взвинтить для подданных цену на хлеб насущный, ни раздать его даром в грозную годину. Нет и не будет такой, Иосифовой, власти...
Исходя из данного реального положения дел, вполне понятно опасение: а возможно ли теперь возникновение полномочного - во зло, во благо ли третьего сословия в отдельно взятой стране? Именно в России. Сегодня у нас официально взыскуют такой "удобный" для правительственных кругов вариант его, как достаточно толстенький слой денежных людей, которых при случае правительство слегка бы выжимало, с соблюдением некоего джентльменского "общественного договора". Зародыш такого рода отношений прослежен Алешкиным еще на материале советской эпохи. Например, в повести, в некотором роде детективной, "Зыбкая тень":
"Сергей Сергеевич наполнил рюмки. Маркелов отказался. Тогда и Лаврушкин поставил свою на стол. Виталий Трофимович наклонился к нему и назвал цену.
- Ого! Дороговато! - вскинул брови Сергей Сергеевич.
- Я уже говорил: центр, три комнаты на двоих, хороший этаж, документы... В хорошую сумму выливается... Недельки через три ордерок будет...
- Ладно... Ограбили вы меня!
- Сегодня я вас, вы меня завтра..."
Но в целом такая гармония оказывается утопией. Передел собственности осуществлялся и осуществляется во внегосударственных разборках. Властям к пирогу соваться опасно - тому свидетельство регулярный отстрел чиновников.
Конечно, криминальным богачам-авторитетам в конце концов становится утомительно участвовать в беспрерывном переделе так называемой собственности на час. Но что делать? Захват полной, державного вида власти недостижим. Между собой же объединение возможно лишь в мафию. Увы, только не у нас, где святость любой, даже мафиозной семьи утрачена. Сословие же образуется по другим законам.
Мы плохо знаем подробности, факты, а особенно действующих лиц французской революции. А стоило бы получше вглядеться хотя бы в Дантона. Прочувствовать громогласие великого, героического потрясения, которым заявило о себе третье сословие. Да, в едином порыве они протянули руки и схватили власть, которую не смог отнять и Наполеон. Которая и в сегодняшней растрясенной Франции позволила их президенту открыто возразить всемогущим США против нападения их на Ирак. Вот она, власть касты собственников, диктующая политику.
А у нас третье - подлинное - сословие приняло в свои ряды Пушкина! Разве это не головокружительная власть? Вспомним хотя бы мощный отпор тому же посягнувшему на Пушкина Синявскому... Номер не прошел. Правильно воскликнул Александр Сергеевич: "Я просто русский мещанин".
Вот и выходит, что главную погоду у нас делает так называемый средний класс. Истинное третье сословие. Да, в России оно особое. Принципиальное. Никогда не ставящее частную собственность выше главной собственности - всей России, всей земли. А может, и всего космоса. Человек третьего сословия, даже и обладая деловой хваткой, расчетливостью, "волей к власти", порой безудержной любовью к деньгам и другими буржуазными добродетелями, все равно хоть поневоле, по неписаным законам присягает непререкаемо ценному в России бытийному кодексу служения единому отечеству, высшим идеалам, духовному в человеке. В такой системе любые противопоставления себя выглядят смешными, остаются в российской памяти курьезными строчками:
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша,
Мое единое отечество
Моя пустынная душа,
имя автора начала ХХ века, к сожалению, не запомнилось. А ведь он претендовал на переворот. Заслужил же лишь усмешку. Такой же усмешкой третье сословие в России подавило культ Наполеона, да и мало ли что еще. Устами горьковского героя воскликнуло: "Человек выше сытости!" И человек дна стал нравственным законодателем. Жадность, и ту в России считают нравственным, даже психическим отклонением - "болезненная жадность". Русский буржуа тот, кто склонен демонстрировать и широту натуры, и почтение к искусству, меценатствовать и жертвовать на храмы и на царскую волю. Таков представитель именно сословия - честный предприниматель, хоть и использующий мутную воду. Разбойные криминальщики, грабители несметных народных богатств, безудержные халявщики роскошных европейских вилл - увы, еще не замков и небоскребов - не из сословия. Не из гипотетической аристократии денежного мешка. В пространстве нового романа им заранее отведена роль чудищ. Но и то - есть для них там место? Ведь там грезится иной простор. Тот, что грезится герою Петра Алешкина.
Самое удивительное в судьбе писателя и его героя то, что она литературная судьба. С его безошибочным, цепким, бытийно ухватистым инстинктом Петр Федорович Алешкин избрал не какую-либо иную сословную деятельность, а книгоиздательскую. Одну из самых крутых и тяжких. Не стал ни фабрикантом, ни биржевиком, ни все еще замаскированным в России помещиком. Ни тем более спекулянтом-перекупщиком (хотя, как помним, перепродажей ему пришлось заниматься при создании издательства). И ведь преуспел бы. Оставаясь при том писателем, творцом современной прозы. А также высококультурным любителем и почитателем, знатоком книги. Какие были великолепные возможности выбора, известно из похождений его героя. Но его Дмитрий Анохин из "Беглецов", даже столкнувшись с превосходящими силами противников в России, готов вновь начать книгоиздательскую деятельность в Америке (что для русского, понятно, еще сложней). Полезно, кстати, проследить за планами Анохина, за размахом трезвого рационализатора:
"Гринкарта реальнее. Как только я ее получу, то сразу открою здесь литературное агентство. У меня тут есть знакомый, который владеет таким агентством, продает права американских авторов нашим издательствам. Он мне хвастался, что в прошлом году у него оборот был больше миллиона долларов. Значит, заработал он не менее ста тысяч. И это при том, что он не знает наши новые издательства. А я знаком со всеми директорами издательств России. Ведь я, кроме прочего, член правления Ассоциации книгоиздателей России. И этот мой знакомый литагент продает права только американских авторов, а я хочу попробовать продавать по всему миру еще и права наших авторов... Эта область рынка пока у нас еще никем не занята... А работать мы начнем в Чикаго. Соберём каталоги всех американских издательств, будем изучать аннотации и интересные книги предлагать нашим...
...Я не собираюсь делать ставку только на литагентство... Можно не выходя из комнаты рассылать по компьютерной почте тексты по всему миру..."
Сам Петр Федорович предпринял попытку основания совместной книгоиздательской фирмы "Пьер-Андре" во Франции.
Причины такого жизненно важного предпочтения чрезвычайно любопытны, и в своей любопытности необычайно, вселенски, можно сказать, пространны. И обнаружить их можно только у Алешкина.
Во-первых, почему писатель и его герои не занялись чем-то другим? Да потому, что бизнес в современной России начисто лишен рационализаторства. Перехват, подбирание крох, строительство из чужих досок и кирпичей руками "молдаван"... Хоть на земле, хоть на стройке, хоть в отмывании награбленного - и тут свои коридоры, услужливые оффшорные ловушки.
Люди современного бизнеса не оригинальны, неинтересны. Ни в чем. Даже в затейливом оригинальничанье. Вот по телевизору показывали - для защиты своей собственности пошли бизнесмены в самураи. Сбились в команду. И с каким усердием, с каким робким следованием букве, рабским придыханием подражают... силе, бытийной самостоятельности. Курьез. Что ж, они могут овладеть убойными приемами - опираясь при этом на таинственный самурайский кодекс чести, скорее всего перенятый во внешних формах вплоть до специфического японского интерьера. Казалось бы, пусть тешатся. И даже обретают некую интернациональную "сообщность". Но уже один этот факт "погружения" говорит не о силе, а о слабости, однозначно - о крахе, поджидающем любой их предпринимательский шаг. Коренному деятелю говорит да и криминальным структурам - об испытываемом "самураями" ощущении пропасти, пустоты, бесцельности всего ими затеваемого. О социальной их хлипкости. Не берусь, конечно, предсказывать крах того или иного бизнеса в те или иные сроки. Говорю о внесословности, при которой крах все равно наступит.
О той же пустоте, в которой обретаются свернувшие голову птице удачи, свидетельствует и повальное приобщение их ко всяким колдовским и псевдорелигиозным сектам, походы "в махариши" и т. д. Налицо избегание, страх перед подлинным творчеством, открытиями высшего плана, верой. Явление, фиксирующее неверие в себя, в Россию что демократическую, что капиталистическую... Полное отсутствие державного инстинкта сословия, собственной в нем роли.
Герой Алешкина тоже не занят вопросами сплочения сословия. В своем стремлении в неизведанное, навстречу победам и фантастическим случаям он лишь испытывает и отбрасывает многочисленные "не то". Но руководствуется при этом все-таки сословными инстинктами. В том числе правовыми. С верой или без веры в праведный суд он все равно прибегает к судебным процедурам. В прозе Петра Алешкина, кстати, судебные эпизоды занимают значительное место. Хотя судейское племя у писателя дано наименее портретно. Судейский мир нарисован безликим. Зато сами судебные процессы поданы захватывающе эмоционально - патетически, сатирически, с вниканием в тончайшие повороты процесса.
"- Предложение защитника о вызове новых свидетелей отклоняется, объявила громко судья и так же громко и строго спросила, обращаясь в зал: Молодой человек, что вы пишете? Прошу сдать блокнот и прекратить записи!
Глядела она на Анохина.
- Нет закона, запрещающего вести записи во время судебного заседания, - ответил Дмитрий.
- Я прошу вас сдать блокнот и не мешать работе суда! - еще строже и резче потребовала судья.
- Я журналист, - поднял он свое удостоверение.
- Товарищ милиционер, прошу конфисковать блокнот и вывести владельца из зала!..
Вызвали Галю. Вошла она улыбаясь. Радостно глядела на Ивана.
- Сейчас кончим и пойдем, - произнесла она вдруг громко..."
Мастерски передан писателем допрос накачанной наркотиками девушки:
"- Когда вы к ним вошли, они приставать к вам стали? - спросила строго судья. - Что они говорили?
- Они? - Галя обернулась к ребятам. - Борис обрадовался. Он давно приглашал...
- Значит, он приглашал вас, и вы согласились прийти? (Галя пришла как работник жилищной конторы.)
- Нет, - хихикнула Галя. - Я не соглашалась!..