— Да, давненько, — охотно согласился Никита Демидов… он же известный на всю Россию и не только оружейный промышленник.
— Не слышал? Говорят кодекс трудовой царь ввел.
— Так и есть. Ввел.
— А я говорил — веры ему нет!
— Причем тут это?
— Как причем? Обещал нам свою поддержку, а вон оно что вытворяет!
— Ты сам то его читал, кодекс этот?
— А то, как же? Нос свой сует в наши дела! Куда это годится?
— Разве там что дурное написано?
— Это наши дела! И это мы нанимаем людей! Как хотим, так и нанимаем!
— И то верно, — кивнул Демидов. — Но вон — Лопухины доигрались в самостийность. Хорошо получилось?
— Ты про взрыв на пороховой мануфактуре?
— Только то, что родичи жены уберегло Лопухиных от гнева царского. Да и так — привилегию сняли. Теперь не только им, но и еще трем другим родам позволили пороховые заводы держать. По самому последнему слову техники оснащенные. Так что Лопухины рвут и мечут. Хотят построить несколько, чтобы сохранить свое преимущество.
— Блажит царь… ой блажит…
— А ты бы на его месте не блажил?
— Ну взорвалось? И что такого? Все равно войны нет, а запасы добрые. Мануфактура то та очень много пороха доброго выпускала. Спокойно все восстановили бы. Чего этот ирод так терзает Лопухиных?
— За то, что подвели его. Не справились.
— Ой… да брось! В чем не справились то?
— А вот не брошу. Как ставить мануфактуру пороховую им царевич подсказал и лично участвовал в ее создании. Отчего она на голову али даже на две превосходило все, что было ранее. Выдавая добрый порох самой высокой пробы. Что наши знатоки, что иноземцы его нахваливали. И с селитрой он им помог. Вон как все поставил! Словно из воздуха ее берут в великом количестве! И еще много чего. Это все вообще его дело, которое он им доверил. А они подвели Алексея Петровича своей безалаберностью и безответственностью… — произнес Демидов и раздраженно махнул рукой.
— Ладно. Пусть так. Хотя, как по мне, царю бы помочь Лопухиным, а не поедом их есть. Ну да ладно. Его дело. Однако же все равно — не понимаю я этот кодекс. Зачем ввели? Ради чего?
— А затем! Людей нет. Поломки одни. Простои. И прочие неприятности.
— И кодекс это исправляет?
— Конечно! Пусть и не полностью, но исправляет. И да — его ведь не Алексей Петрович писал. Он собрал самых именитых заводчиков и с нами посоветовался. Так что, ругая кодекс поноси и меня. Ибо и я руку к нему приложил.
— ТЫ⁈
— Я. Постаравшись закрепить в нем сложившуюся у меня практику. Мы ее с Алексеем Петровичем уже несколько лет прорабатываем. Он ведь у меня много всего внедряет. Станки, машины паровые и прочие. Ломкое это добро. А чтобы жило подход особый нужен. Вот и вышло, что на мне проверяли сей кодекс. Не только на мне, конечно. Но все же…
— Диво… диво… — покачал головой собеседник. — Почто же ты на иных заводчиков так взъелся?
— Я? На них? С чего ты взял? Вот дурь из головы — да, надобно им выветрить. В остальном — какой мне резон с ними собачиться? Сей кодекс — великое дело. Простые рабочие, перед которыми его зачитали, оказались просто в восторге. Хотя ничего особенного там не было. Почти все и так применялось. Но одно дело — по моей воле, а другое — по государевой. С гарантией. Это им душу очень греет! Для нас же, заводчиков, этот кодекс в четверть, а то и треть повышает выработку за счет уменьшения простоя, брака и поломок. А также новые прием позволяет внедрять.
— Ой как сладко стелешь…
— Не веришь?
— То просто слова. Пока я вижу, что царь обложил заводчиков дополнительными поборами. А ты ему в том помогаешь. Только резона твоего не понимаю. Ускользает он от меня.
— Ускользает? Так я покажу…
И они пошли в цеха.
Демидов решил на словах продемонстрировать то, чего ему удалось внедрить у себя. В том числе благодаря этому кодексу. Наладившему нормальный, упорядоченный и дисциплинированный труд без штурмовщины…
Первый цех был прокатный, в котором делали заготовки для мушкетных стволов. Три пресса, четыре прокатных стана с приводом от паровых машин, да с десяток горнов для нагревания. Здесь кованная болванка пробивалась и раскатывалась в бесшовную трубку.
Потом они перешли во второй цех, где проводили дорнирование этих заготовок. Специальным станком с паровым приводом. Специально для калибровки и выравнивания канала ствола. Потом заготовку обрезали по размеру и делали нарезку под казенный винт. Его тут же вытачивали. Также в этом цеху просверливали затравочное отверстие и производили цементирование внутренней поверхности с последующей закалкой. В результате чего мягкий и вязкий снаружи ствол имел внутри гладкую, твердую поверхность.
Общая производительность этих пары цехов выходила не менее пятисот стволов в сутки. ПЯТИСОТ! Старым методом поковки и за неделю столько не делал. Всем предприятием. В год же, с учетом праздников, отпусков, простоев и брака выпускалось никак не меньше ста тысяч мушкетных стволов. Что находилось за пределами добра и зла в понимании местных жителей. Тем более, что совокупно эти два цеха обслуживало порядка двухсот человек. Плюс ремонтная бригада. Ну и ребята на доставке заготовок, угля и прочего. Совокупно — около трехсот пятидесяти человек. А ведь для выпуска даже двадцати тысяч «стволов» в год ранее приходилось на этом направлении держать несколько тысяч квалифицированных сотрудников. И они высвободились. Сжигая при этом в разы больше угля, если не на порядок…
Часть этих людей Никита планировал направить на еще две такие линии — для карабинов и пистолетов. Кого-то задействовать на других, не менее важных направлениях. Так или иначе, но «выхлоп» от этой механизации и наведения порядка, вкупе с хорошей мотивацией персонала оказался невероятный! Просто сказочный!
— Сто тысяч стволов… — тихо произнес собеседник, придирчиво осматривая готовое изделие.
— А ты думал? — усмехнулся Демидов. — Обязательный выходной уже снизил брак. Отпуск тоже уменьшил. Мы вообще с Алексеем думали о двух выходных — в среду и воскресенье. Чтобы люди на свежую голову трудились.
— И ты их все используешь? — спросил визави, указывая на ствол, словно бы и не слыша слов Демидова.
— Нет, увы, нет. Продаю с небольшой наценкой другим производителям оружия. Им это выгодно. Качество у них славное. Да и свой выпуск не нужен.
— Убедил. — произнес бывший раскольник, отложив мушкетный ствол. — С рабочими понятно. Славно и ладно. Не думал даже. А с крестьянами ведь все не так?
— А чего с ними не так? Алексей Петрович никогда не скрывал что стремился отменить крепость. Ибо вред в ней видел великий. Вот и ввел Юрьев день[1], только шире, поделив крестьян на государственных и поместных. Последних, к слову, почти что и не осталось. С церковных земель всех в государственные переписали. А помещиков постоянно за всякие провинности земли и людей лишают. Али просто так переводят на службу по прибору либо за жалование. Там каждый десятый крестьянин хорошо если остался в крепости. И их количество уменьшается.
— Лукавство сие.
— В чем же?
— Зачем же Юрьев день вводить? Волю дал бы и все. Ведь выходит государственные крестьяне стали личными крепостными царя. Разве нет?
— Так да не так, — покачал головой Демидов. — До посевной и после жатвы — они вольны идти куда пожелают. А коли впряглись, то на сезон извольте потрудиться. Оброк и выкуп для поместных крестьян то еще в налоговом кодексе был точно описан. Тут же уточнили многое иное, а также правила аренды земли, права отхожих и прочее. Даже условия перехода из крестьян в мещане и наоборот.
— Ты знаешь как у поместных дворян от этого кодекса душа болит?
— Ой ли? У них? Их почти всех выгребают на службу под звонкую монету. Чего им там болеть? Ой темнишь.