прогуляться по лесу, возвратившись, выпьет перед ужином с Флораном виски и рано, очень
рано отправится спать, чтобы сестра, которая уже с восьми часов вечера не находит себе
места, могла наконец включить телевизор. Сам не зная почему. Жиль проявлял к телевизору
слишком подчеркнутое отвращение. На минуту ему стало совестно: по какому праву он
лишает сестру удовольствия? Неужели посидеть у телевизора такой уж смертный грех? Ей
ведь не очень-то весело живется, Он наклонился к Одилии.
– Сегодня вечером я буду вместе с вами смотреть телевизор.
– Ой нет! – возразила она. –Только не сегодня. Мы все вместе едем к Руаргам. Я же
говорила тебе на днях.
– Ну, значит, я в одиночестве буду наслаждаться телевизором, – шутливо сказал он.
15/68
–Да ты с ума сошел! – воскликнула Одилия.-Ты тоже поедешь! Мадам Руарг очень просила.
Она тебя знает с пяти лет…
– Я к тебе приехал не для того, чтобы ходить по гостям! – в ужасе закричал Жиль. – Я
приехал сюда отдыхать. Не поеду к Руаргам – и все.
– Нет, поедешь, невежа! Сердца у тебя нет, хулиган! – Оба орали во весь голос, словно
вдруг ожили неистовые ссоры их юных дней, а перепуганный Флоран, забавно жестикулируя, тщетно пытался их успокоить, то отчаянно размахивая обеими руками, словно сбившийся с
такта дирижер, то назидательно поднимая палец, как проповедник в экстазе. Все было
напрасно. Буря гремела целых пять минут, и чего при этом только не было помянуто: и
покойная мать, и распутная жизнь Жиля, и обязанность соблюдать приличия, и непроходимая
глупость Одилии – последнее замечание исходило от Жиля. Тут Одилия разразилась
рыданиями. Флоран заключил ее в объятия, погрозив Жилю кулаком и сделав в его сторону
смешной боксерский выпад, и тогда Жиль, ошеломленный, побежденный, тоже обнял
Одилию и поклялся, что поедет с ней куда угодно. За это его наградили признанием, что он
«все-таки славный мальчик». И в восемь часов вечера все трое сели в старенький «ситроэн»
Флорана, который он вел так своеобразно, что все тридцать километров, отделявших дом
супругов от
Лиможа, Жилю было уже не до душевных тревог – он всерьез опасался за свою жизнь.
Глава вторая
В Лиможе еще сохранилось несколько голубых гостиных, встречающихся все реже и реже, и
гостиная господ Руарг была одним из последних экземпляров. Много лет назад обитателями
Лиможа владело повальное увлечение голубым бархатом, и некоторые семьи (обычно по
причинам финансового характера или во имя верности прошлому) не меняли обстановку.
Лишь только Жиль вошел в гостиную Руаргов, на него нахлынули воспоминания детства –
сотни вечерних чаев, сотни часов, когда, сидя на мягком пуфе, он поджидал родителей, сотни
фантазий в блекло-голубых тонах. Но не успел он оглянуться, как его уже обнимала и
прижимала к груди седовласая и розовощекая старушка, хозяйка дома.
– Жиль, миленький мой Жиль!.. Лет двадцать вас не видела… Но вы не думайте, мы с мужем
читаем ваши статьи, следим за вашими выступлениями… Конечно, мы не во всем согласны с
вами, потому что оба мы всегда были немножко консерваторами,-добавила она, словно
признавалась в невинном чудачестве, – но читаем вас с интересом… Вы к нам надолго?
Одилия говорила, что у вас как будто малокровие… Очень приятно увидеться с вами…
Пойдемте, я вас всем представлю.
Ошарашенный, оглушенный, Жиль покорно предоставил старушке обнимать, ощупывать, превозносить его. В гостиной было много народу, все разговаривали стоя, кроме трех
стариков, восседавших на стульях, и Жилем овладела паника. Он бросал испепеляющие
взгляды на сестру, но она, в полном восторге, неслась по гостиной на всех парусах, лишь
время от времени останавливаясь перед какими-то незнакомыми людьми и радостно
бросаясь им на шею. «Сколько же времени я здесь не был? – думал Жиль. – Боже мой, со