зеленью, возвышалось, словно трон, кресло на колесах старой хозяйки дома. И вдруг Натали, как испуганный конь, бросилась в сторону, увлекая за собой Жиля, и стала за деревом.
Тотчас волосы ее коснулись его щеки, она прижалась к нему всем телом, и эта сумасбродная
неосторожность так взволновала Жиля, что он вспыхнул, сердце заколотилось, и он, не
сдерживаясь, принялся осыпать ее страстными поцелуями, словно был безумно в нее
влюблен.
– Перестань, – шептала она, – перестань, Жиль… По аллее шли люди, и он едва успел
наклониться, якобы завязывая развязавшийся шнурок, в то время как Натали рассеянным
движением поправляла волосы. Она обменялась веселым приветствием с проходившими
мимо гостями, представила им Жиля. Затем он, с все еще бьющимся сердцем, подошел к
ручке старшей мадам Касиньяк, и она похвалила его статьи, которых явно не читала. А потом
23/68
они с Натали, как положено, неторопливым шагом вернулись к дому. Уже вечерело, внук
мадам Касиньяк запустил старенькую радиолу, и под звуки «шейка» самые молодые из гостей
принялись мерно покачиваться из стороны в сторону и вихлять бедрами, а ими насмешливо и
умиленно любовались более или менее подагрические старички. Жиль злился на себя за
свою несдержанность.
– А знаешь, муж у тебя совсем недурен, – сказал он одобрительно-насмешливым тоном.
Натали посмотрела на него.
– Не говори мне о нем. Не будем о нем говорить.
– Я просто пытаюсь быть объективным, – тем же шутовским тоном продолжал Жиль.
– А я не прошу тебя быть объективным, – сухо сказала Натали и отошла.
Он закурил сигарету, хихикнул и вдруг стал противен самому себе. Что он из себя корчит? С
чего ему вздумалось разыгрывать роль пресыщенного парижанина, циничного и развязного
журналиста на отдыхе? Неужели нельзя обойтись без донжуанских штампов? Он
прислонился к дереву. Нет, надо уехать, исчезнуть» предоставить этой женщине жить своей
жизнью. Слишком она хороша для него, слишком цельная натура для несчастного
дегенерата, лгуна и комедианта, каким он стал. Надо ей все это объя-нить-сейчас же, немедленно.
Но, когда он отыскал Натали, она оказалась не одна. Его несчастная жертва находилась в
окружении трех мужчин, из которых один был очень красив; все трое были явно влюблены в
нее, все громко смеялись. Жиль пригласил ее на танец, но красивый незнакомец деликатно
остановил его:
– Неужели вы похитите Натали у ее мушкетеров? Ведь мы тройка ее мушкетеров. Разрешите
представиться: меня зовут Пьер Лакур, а вот эти двое-Жан Нобль и Пьер Гранде. Выпейте с
нами чего-нибудь и расскажите нам о Париже.
Глаза Пьера Лакура светились лукавством и спокойной уверенностью, так же как у обоих его
приятелей, так же как у самой Натали, и Жиль почувствовал себя смешным. Молодой
красавец Лакур – несомненно, ее любовник или был ее любовником, и потому сейчас он так
снисходительно рассматривал щуплого, фатоватого парижанина. А он-то боялся причинить
ей страдания, испытывал угрызения совести. Он улыбнулся и взял стакан виски с соседнего
столика.
– Сейчас Натали жестоко раскритиковала книгу, о которой я дал в печати хороший
отзыв,-сказал тот, что назвался Лакуром.-Должен вам признаться, что я преподаю литературу
в Лиможе и время от времени, набравшись смелости, печатаюсь в местной газете.
– Значит, мы с вами коллеги, – вежливо сказал Жиль. Он до смерти разозлился на себя: какой же он дурак! Как он мог подумать, что женщина, которая сама бросилась ему на шею и
отдалась ему при первом же свидании, женщина, обладающая такими большими познаниями
в науке страсти, вдруг влюбилась в него? Как мог он это вообразить? Она просто
нимфоманка да еще с претензией на интеллигентность. Он был взбешен и сам этому
удивлялся. Давно уже он не приходил в такую ярость.