Приеду завтра экспрессом, в одиннадцать вечера.
– Выезжай-ка лучше сегодня.
Жиль вдруг возмутился:
– Что за пожар? Если шеф действительно решил назначить меня, так неужели он не может
подождать денек?
Наступило молчание, затем Жан коротко и разочарованно. произнес:
– Я думал, для тебя это пожар, вот и все. Приеду на вокзал к поезду, встречать тебя. До
свидания, старик.
Он повесил трубку. Жиль вытер мокрый лоб: в кабине сгущалась невыносимая духота. В три
часа дня у него было назначено свидание с Натали. Неужели он только из-за этого
задерживается? А ведь он знал, что, когда у них в редакции освобождается важная
должность, действительно начинается пожар. Должно быть, основательная там сейчас
суматоха. А он из-за женщины может упустить случай. Надо сейчас же позвонить Жану и
сказать: «Выезжаю сегодня же». Он нерешительно топтался перед телефонисткой. И вдруг
25/68
увидел в окно, как на ветру колышется пшеница, зеленеет трава, представил себе Натали, ее
жаркие ласки, меткие слова и быстро вышел. Флоран ждал его у дверей, сидя за рулем своей
машины.
– Ну что? Хорошие новости или плохие?
У него был искренне встревоженный вид, и Жиль, который обычно его не замечал, на минуту
почувствовал настоящую симпатию к этому простодушному существу с большими голубыми
глазами. Он улыбнулся Флорану – можно сказать, улыбнулся мужественно, так как в эту
минуту Флоран ехал почти «впритирку» к большому грузовику.
– Мне предлагают в газете довольно высокую должность.
– Ну вот, все разом и уладится, – воскликнул Флоран, – все уладится! Я всегда говорил: жизнь – это как волны в море. Одна несет вверх, другая вниз…
И он изобразил руками движение волн, чуть не вывернув при этом машину в кювет. Быть
может, Флоран был прав, но Жиль не решился сказать в ответ, что лично он страшится и
счастливых и несчастливых волн, страшится и ответственности, ожидающей его на новом
месте, и любви Натали, и будничности, и одиночества.
Глава восьмая
– Так ты, значит, завтра уезжаешь? – повторила Натали. Она лежала одетая на кровати
Жиля и о чем-то думала. Как только она приехала, он все рассказал ей, в общем довольный, что может предстать перед ней в роли честолюбца и триумфатора, куда более лестной, чем
роль незадачливого неврастеника. Увлекшись, он даже с некоторым пафосом заговорил о
важности новой работы, о моральной ответственности перед читателями, о страстном
интересе, который всегда вызывает у них внешняя политика, – словом, он проявил такой
энтузиазм, какой ему следовало бы выказать при разговоре с Жаном по телефону. Ему даже
пришла в голову несколько ироническая мысль, что он старается ослепить свою любовницу, чтобы заглушить голос совести, укорявший его за то, что он не оправдал надежд своего
друга. Однако Натали совсем не была ослеплена. Скорее – оглушена.
– Я уезжаю на неделю, – сообщил он. – На неделю или на две. И потом вернусь. Работать
начну с октября.
– Как школьники, – рассеянно бросила она.
По мере того как Жиль рассказывал о предстоящей работе, он все больше начинал верить, что предложение это заманчивое, и в конце концов даже рассердился на себя и на Натали за
то, что из-за сегодняшнего свидания рискует потерять такую должность. Но вслух он все же
не осмелился это сказать. Она сама заговорила об этом.
– Если все так важно, почему ты не выехал сегодня?
– У нас же было назначено свидание. И хотя он сказал святую правду, ему почудилась в
собственных словах какая-то фальшь. Она пристально посмотрела на него.
– А может быть, ты просто подумал, что неудобно бросить женщину, ограничившись короткой