– Да, – проговорила она. – Следовало.
Она замолчала. Молчание становилось невыносимым. Лучше бы уж она закричала,
33/68
засыпала его вопросами, сделала бы что-нибудь ужасное – ему тогда стало бы легче, ему!
Весь в испарине, он провел рукой по волосам. Но Элоиза по-прежнему молчала. Жиль встал, прошелся по комнате.
– Хочешь чего-нибудь выпить?
Она подняла голову. Она плакала, и Жиль инстинктивно потянулся к ней, но она
отстранилась, закрыв лицо руками.
– Уйди, – произнесла она, – прошу тебя, Жиль, сейчас же уйди… завтра я уеду. Нет, уйди, прошу тебя.
С бешено бьющимся сердцем он сбежал по лестнице, выскочил на улицу. Задыхаясь, прислонился к дереву, обхватил его руками. Ему было смертельно тоскливо и стыдно.
– Я рад, что назначили именно вас, – сказал Гарнье.
Они сидели в баре отеля «Королевский мост»; бар помещался в подвале, и электрическое
освещение здесь и днем и ночью было одинаковое. Жиль ночевал в отеле, он был плохо
выбрит, в несвежей рубашке и еще не оправился от мучивших его кошмаров. Как ни странно, но Гарнье, высокий и сильный, седой, с мягким взглядом серых глаз, казалось, чувствовал
себя куда спокойнее, чем Жиль.
– Это… это место по праву принадлежит вам, – сказал Жиль. – И я не хочу его у вас
отнимать.
– Вы тут ни при чем. Фермона не устраивает мой моральный облик – в этом все дело.
Гарнье рассмеялся, и Жиль покраснел.
– Видите ли, – мягко продолжал Гарнье, – все это не так уж серьезно. «Потеряно все, кроме
чести»… Я ведь мог бы с успехом все отрицать. У них не было доказательств. Но, спасая
свою репутацию, я потерял бы честь. Забавно, не правда ли?
– Что вы собираетесь делать? – спросил Жиль.
– Через полгода мальчика выпустят из колонии. Он уже будет совершеннолетним. И сам
решит – видеться ему со мной или нет.
Жиль с восхищением посмотрел на Гарнье.
– Но если он не захочет, – сказал он, – вы потеряете все, ничего не получив взамен…
– Я никогда не жалел о том, что отдавал добровольно, – спокойно ответил Гарнье. – Дорого
обходится лишь то, что крадешь, запомните это, мой милый…– И он рассмеялся. – Наверное, вам странно слышать высоконравственные рассуждения от такого порочного создания, как я.
Но поверьте, в тот день, когда вы устыдитесь того, что любите, вы погибли… Погибли для
самого себя. А теперь поговорим о работе.
Гарнье дал Жилю немало полезных советов, но тот почти его не слушал, он думал о том, что
обокрал Элоизу; думал о том, что никогда не будет стыдиться Натали; думал о том, что будет
любить ее с такой же нежностью и так же искренне, как Гарнье любил этого мальчика. Он все
это ей скажет, непременно расскажет ей о Гарнье, ему ужасно хотелось ее увидеть. Через
полчаса он будет в редакции, постарается побыстрее уладить денежные дела, пообедает с
Жаном, поручит его заботам Элоизу, уложит чемодан и еще поспеет на пятичасовой поезд. А
сейчас прямо из отеля позвонит в Лимож.
Голос Натали звучал ласково, весело, и он вдруг почувствовал себя по-настоящему
счастливым.
– Я просто в отчаянии после вчерашнего разговора, – сразу же сказала она. – Но мне и
правда было очень страшно, это нервы.
– Я понимаю, – сказал он. – Натали, а что ты скажешь, если я приеду сегодня вечером?
Наступила тишина.
– Сегодня вечером? – переспросила она. – Нет, Жиль, это слишком хорошо. А ты можешь?
– Да. Мне осточертел Париж. И мне не хватает тебя, – прибавил он, понизив голос. – Я поеду
поездом. Встретишь меня во Вьерзоне?
– Боже мой! – растерянно произнесла она. – Мы ведь ужинаем у Кудерков! Что же теперь