что в ней не было никаких из ряда вон выходящих событий, и не простая, потому что по
внезапному молчанию, прерывавшему иногда рассказ Натали, по отдельным словам, интонациям голоса и самому складу фраз чувствовалось, что эта спокойная и в общем-то
благополучная жизнь стала для нее почти невыносимой. Если Жиль говорил: «А ты
радовалась, когда поехала в Париж защищать диплом?» – она отвечала: «Ты сошел с ума…
ведь до этого я никогда не расставалась с братом». И он должен был сочетать в своем
воображении классический образ юной провинциалки, ослепленной Парижем и окруженной
поклонниками, с образом девочки, тоскующей о брате в далеком незнакомом городе. А если
он спрашивал, какое впечатление про-извел на нее Франсуа при первом знакомстве, она
отвечала: «Я сразу же поняла, что он порядочный человек», и больше Жиль не мог добиться
от нее ни слова. Что касается любовников – кажется, их у нее было три до Франсуа и один
после, она спокойно признавалась, что испытывала с ними наслаждение. Однажды он задал
дурацкий вопрос: «Такое же, как со мной?»-и получил в ответ: «Естественно», что
окончательно вывело его из себя. И напрасно. Она никогда никого не любила так, как его, но
наслаждение испытывала и с другими, так говорила она и не желала отпираться от своих
слов. Искренность Натали временами подкупала, временами злила Жиля, но никакие его
уловки, даже в минуты страсти, не могли заставить ее отступиться от своих утверждений. Она
спокойно смотрела, как Жиль готовит ей очередную ловушку, как расставляет силки, а потом, смеясь, одним единственным словом разрушала их. И он начинал смеяться вместе с нею. А
ведь раньше он никогда не позволил бы смеяться над собой с женщинами. Из ложного
мужского самолюбия он предавался этому приятному занятию только в обществе Жана или
других мужчин. И то, что он наконец отбросил свое глупое тщеславие, еще больше
привязывало его к Натали, хотя он и не отдавал себе в этом отчета.
Часам к шести они спускались на террасу, где Флоран и Одилия уже ждали их, расположившись в шезлонгах; Жиль и Натали пили с ними коктейль «порто-флип», говорили
о погоде. Одилия уже не краснела по любому поводу, а Флоран даже пытался ухаживать за
Натали, что ужасно забавляло Жиля. Вытаращив огромные голубые глаза, Флоран, рассыпаясь в любезностях, предлагал Натали свои отвратительные сигареты с золоченым
мундштуком, уверяя, что во всем Лимузене только у него найдешь такие. Натали под
насмешливым взглядом Жиля стоически курила их, пила «порто-флип», грустно говорила:
«Ну, мне пора», – и все старались ее удержать. Дни стали очень длинными, жара спадала
только к семи часам, и тени деревьев на террасе вытягивались еще больше. Иногда Жиль
чувствовал себя персонажем комедии девятисотых годов: круглый столик на одной ножке, легкие напитки, болтун-нотариус… Но вдруг Натали откидывала головку на спинку кресла, и
он, прикрыв глаза, вдруг вспоминал, какой она была в его комнате, наверху. И если тут
действительно разыгрывалась комедия, больше всего на свете он хотел, чтобы она была
такой.
Глава третья
В то лето устраивалось много званых вечеров, но Жиль никуда не ездил. В обществе
говорили, что он болен, страдает депрессией, ищет уединения, и это было удобно для всех, включая и Натали, как он полагал. Хотя она и утверждала, что готова уехать вместе с ним, но
он не забывал, что стал любовником замужней женщины. А кто мог бы заподозрить эту даму
с безукоризненной репутацией в том, что она способна проделывать ежедневно по
шестьдесят километров в машине, чтобы очутиться в постели какого-то неврастеника? Когда
же Одилия упрекала его в пренебрежении светскими обязанностями, он неизменно отвечал:
«Оказаться лицом к лицу с Сильвенером?..» – и она краснела, готовая просить у него
прощения. Нередко по вечерам, проводив взглядом исчезавший в конце аллеи маленький
автомобиль, который уносил Флорана и Одилию на очередное празднество, Жиль оставался
один в большом доме, брал книгу и, расположившись в гостиной, наслаждался покоем и
тишиной. Иногда он поднимался на третий этаж, вытягивался на еще не убранной постели и, лежа с открытыми глазами, вдыхал запах Натали, запах любви. Летучие мыши прорезали в
39/68
бесшумном полете темнеющую синеву неба; снизу, из сада, доносились монотонные жалобы
лягушек, легкий благоуханный ветерок освежал комнату– мир и прохлада спускались туда, где еще недавно было накален-ное поле любовной схватки. Жиль думал о Натали, даже не
очень жалея, что ее нет рядом. Иногда он засыпал, так и не сняв своего старого свитера, и