протянул к ней обе руки, усадил ее, налил ей вина, а она все молчала, не произносила ни
слова.
– Да скажи же, что случилось?
– Ничего не случилось, –ответила она как будто с раздражением. – Я объяснилась с
Франсуа, поговорила с братом, он отвез меня на вокзал, я не успела тебя известить. В
Париже я взяла такси – адрес у меня был…
– А если бы меня дома не оказалось?..
– Но ведь ты сказал, что будешь ждать.
И что-то новое во взгляде Натали – несомненно, воспоминание о неописуемо жестоких
минутах – вдруг помогло ему понять, каким пустяком были, в сущности, его нервозность и это
холостяцкое ожидание. В конце концов, она порвала со всей своей прежней жизнью, а у него
все свелось лишь к скуке ожидания. И сравнивать нельзя: одно дело – перечитывать от тоски
старые газеты, другое – заявить мужу, что больше не любишь его. Он наклонился, поцеловал
Натали в щеку.
– Как он к этому отнесся?
Она бросила на него удивленный взгляд:
– А что тебе до этого? Ты никогда не интересовался, как он себя ведет, когда я жила с ним
вместе, верно? Тогда для чего же тебе понадобилось знать, как мы с ним расстались?
– Я только хотел спросить… не было ли это оскорбительно– для тебя, конечно…
– Ах, для меня? – переспросила она. – Но ведь я ушла от него к человеку, которого люблю. А
он остался один, не так ли?
У Жиля мелькнула смутная, довольно циничная мысль: в конечном счете брошенный муж
куда больше в тягость с точки зрения эмоций, чем муж еще наличествующий. Натали, по-видимому, знобило. Жиль не мог согреть в своих ладонях ее холодные как лед руки; ему
почему-то хотелось, чтобы она заплакала, чтобы все рассказала, доверилась ему целиком
или бросилась в его объятия в порыве чувственной страсти, которую внезапно порождает у
любовников воспоминание о собственной жестокости в отношении третьего лица. Но ему
было больно смотреть на эту дрожавшую от стыда и безгласную женщину.
– Тебе страшно, – сказал он. – Тебе тяжело. Давай посмотрим мое обиталище.
С увлечением, совсем для него необычным, он «готовил» свой дом к приему Натали.
Привратница все прибрала, он купил чаю, пачку бумажных салфеток, уйму цветов, сухариков
и новую пластинку. Муж привратницы сменил перегоревшие лампочки, вклю-чил
холодильник. Словом, Жиль думал о чем угодно, кроме стра-даний Натали. Вернее, он
представлял их себе в некой театраль-ной форме, с разными перипетиями, бурными сценами
и рыда-ниями – в общем, в виде событий «рассказуемых» и даже захва-тывающих. Но он не
мог представить себе этого тихого отчаяния.
Она встала, машинально пошла следом за ним. В сущности, тут нечего было и смотреть, кроме спальни да ванной, облицованной деревянными панелями
(эстетическое новшество Элоизы). Натали – вежливо и рассеянно осмотрела все
достопримечательности квартиры. Глядя на нее, никто бы не сказал, что она будет спать в
этой постели, вешать свою одежду в этот шкаф, – никто, даже сам Жиль. Его охватил
панический страх. А что если она не решилась? Что, если она приехала сказать (сообщить в
письме или по телефону – не в ее духе), да, приехала только для того, чтобы сказать, что она
не может уйти к нему. И сразу же цветы, купленные им, широкая, уже разобранная для нее
постель, наступающий сентябрь и предстоящие зимние месяцы, да и вся жизнь показались
Жилю отвратительными, невыносимыми. Он взял Натали за руку, повернул к себе лицом.
– Тебе нравится?
43/68
– Ну конечно, – сказала она. – Здесь прелестно.
Это «прелестно» доконало его. Недаром, значит, она молчит и не тянется к нему, и руки у