Пообедали они у Липпа, очень поздно. Жиль и тут повторил вчерашнюю церемонию
«представления», но уже весьма непринужденно. Через три дня он начнет работать в новой
должности, его любовница красива, к нему пришло счастье. И он с удивлением думал: как
могло случиться, что всего три месяца назад он был таким жалким, трепещущим, полным
отчаяния существом? Он, должно быть, дошел до точки, не отдавая себе в этом отчета. А
теперь весь мир принадлежал ему. По этому поводу следовало выпить шампанского.
Запивать шампанским сосиски с тушеной капустой – сущий идиотизм, но они выпили
шампанского.
Потом пошли вдвоем в соседний кинотеатр на какой-то дурацкий фильм, и Жиль весь сеанс
нашептывал глупости на ухо На-тали, к глубочайшему ее возмущению, так как она ко всякому
зрелищу относилась с детским вниманием и серьезностью. Недаром она уже три дня
приставала к Жилю с просьбой сводить ее в театр на «интеллектуальную» пьесу, как
говорили, отличную, но при одной мысли о ней у Жиля кровь стыла в жилах. Он уже
несколько лет не был в театре и вообще терпеть не мог заранее запланированных
развлечений; он смеялся над «провинциализмом» Натали, как он это называл.
– Ну зачем спешить? Успеется, – говорил он. – Ты же не на одну неделю приехала в Париж.
Вовсе не обязательно все пересмотреть за неделю, чтобы рассказывать потом лиможским
дамам-благотворительницам.
– Да мне все это по-настоящему нравится, – возражала она. – Как ты не понимаешь? И мне
хотелось бы именно с тобой потом это обсуждать.
– Мне, кажется, попалась интеллектуалка. Весело, нечего сказать.
– Я от тебя никогда этого не скрывала, – отвечала она без тени улыбки, зато он хохотал до
упаду, представив себе свою любовницу Натали с ее горячей, требовательной страстью, превратившейся вдруг в интеллектуалку.
Но иногда он изумлялся, заметив по какой-нибудь мелочи, что она обладает куда более
глубокой и широкой культурой, чем он. Разумеется, в провинции у тридцатилетней дамы
достаточно времени для чтения, но ей действительно «все нравилось», и, когда он, устав от
спора, отделывался парадоксом или модными общими местами, она с каким-то негодующим
удивлением набрасывалась на него, словно он вдруг оказывался недостойным самого себя.
– Детка, я же не очень интеллигентный человек, – отвечал он (хотя убежден был в
противном), – принимай меня таким, каков я есть.
– А ты мог бы стать интеллигентным человеком, – холодно возражала она, – если бы
пользовался своим интеллектом не только в сугубо личной жизни. Тебя ничто не интересует.
Удивляюсь, как это тебя еще держат в газете.
– Потому что я трудолюбив, исполнителен и быстро печатаю на машинке.
Натали пожимала плечами и смеялась, но какая-то досада звучала в ее смехе. Впрочем, когда дело доходило до таких споров, Жиль приходил в восторг: он просто обожал, чтобы его
«бранили». Все это кончалось, разумеется, словами любви, объятиями, и Жиль, подчиняя ее
своей власти, прерывистым от страсти голосом спрашивал, приятно ли Натали быть со своим
глупым любовником. Оба они еще были в той чудесной поре счастья, когда влюбленные
обожают ссориться и даже представить себе не могут, что их нежные ссоры станут
зачатками, предвестниками куда менее веселых столкновений.
Глава четвертая
Впервые за два месяца работы в новой должности Жилю захотелось выпить в одиночку
стакан вина в каком-нибудь баре, перед тем как вернуться домой. Право же, приятно
вообразить себя молодым человеком, и к тому же свободным, зная, что тебя любит женщина, в которой ты уверен, которая где-то ждет тебя. Парижские кафе-это бездны для одиноких
неудачников, а для счастливых любовников они – трамплины. Жиль отнюдь не спешил, даже
нашел время поболтать с барменшей и просмотреть вечерние газеты. Он не задавался
48/68
вопросом, почему не сразу идет домой, – он просто был признателен Натали за то, что