К счастью, заиграли медленный фокстрот, старый медленный фокстрот, как тогда, летом.
Сразу вспомнился бал на свежем воздухе в окрестностях Лиможа, как он вырвал у Натали
согласие на этот танец, как приревновал ее тогда к родному брату. И эти безумные поцелуи, которыми они тайком обменялись, укрывшись за деревом… Натали… Сейчас она плавно
покачивалась, прижавшись к нему, он желал ее, он любил ее, свою провинциалочку синий
чулок, любил свою сумасшедшую. Он наклонился и зашептал ей на ухо, и она положила
голову ему на плечо. И уже не было ни приятелей, ни бывшей любовницы, ни сообщников –
была только она.
А потом, гораздо позднее, уже на рассвете, они наконец вынырнули из этой ночи, и Натали
пришлось самой сесть за руль и вести машину. Жиль едва держался на ногах, но говорил без
умолку, пытался выразить свои смутные и смелые мысли. Он понимает, что произошло. Пока
он был болен, пока она заботилась о нем, как о ребенке, он чувствовал себя цельным, собранным, полноценным благодаря ее любви. А теперь, когда он в свою очередь должен
был заботиться о ней, защитить ее, он чувствовал свою противоречивость, раздвоенность: с
одной стороны, он – прежний Жиль, а с другой – Жиль, влюбленный в Натали. Все это он
объяснял ей заплетающимся языком, пока она укладывала его в постель, но она ни слова не
отвечала. Утром, чуть свет, его разбудил посыльный из цветочного магазина, явившийся с
огромным букетом цветов, и Натали, позевывая, рассказала, как американец всю ночь
уговаривал ее выйти за него замуж.
Глава шестая
Жиль переживал свою досаду целый день. В конце концов, он все время играет при этой
женщине глупейшую роль. Он ничего не понимает в театре, не очень-то разбирается в
литературе, лишен художественного чутья, ему нередко случается сморозить глупость даже в
тех вопросах, которые считаются его специальностью, а она незаметно старается его спасти.
Как она, наверное, смеялась, видя его ухаживания за Элоизой, за этой несчастной Элоизой, которую богатый любовник (должно быть, у него губа не дура) готов сию же минуту бросить
ради Натали. Конечно, в Натали, при всей ее образованности и безупречных манерах, есть
изюминка; даже пьяный американец и тот это почуял. Когда Жиль запер за посыльным дверь
и вернулся в спальню, держа с глупейшим видом огромный букет, Натали, не объясняя в чем
дело, принялась хохотать. А он с минуту сидел на краю постели и бормотал: «Ну и ну! Ну и
ну!»– пока она не взяла у него из рук цветы и не поцеловала его.
– А что ты ему ответила?
– Что это очень любезно с его стороны, но я люблю другого. Я, правда, забыла показать на
тебя пальцем,-вскользь добавила она.
– Все-таки он порядочный нахал, – заметил Жиль. Он был уязвлен. Рядом с нею он всегда
будет в проигрыше. Разумеется, она его любит, но ведь в чем-то самом главном она
неизмеримо сильнее его. У него мелькнула мысль, что, несомненно, это и спасло его три
месяца назад, и вместе с тем он ломал себе голову, как бы доказать ей обратное. Если
поразмыслить хорошенько, то с самого начала их связи инициатива во всем исходила от нее.
Он же сделал только одно – ускорил их отъезд. А так – ведь это она его выбрала, соблазнила
и добилась того, что они теперь вместе. И конечно, если дать ей волю, вскоре вся их жизнь
пойдет по ее указке. Доказательство – вчерашний вечер. Правда, за два месяца ему впервые
пришлось по ее милости нести такую тяжелую повинность, как вчера, но ведь, как говорится, лиха беда начало. Из человека униженного он превращался постепенно в человека
скованного. Работалось ему в тот день плохо, настроение было ужасное, и он решил
навестить Жильду. Со времени своего возвращения он ни разу не заглянул к ней, что было не
очень-то деликатно с его стороны, тем более что Жильда обладала двумя огромными
достоинствами: во-первых, она всегда была на стороне мужчин, во-вторых, она умела
молчать. В шесть часов он уже был у нее и, едва переступив порог, вспомнил, какой ужасный
вечер провел тут весной, ожидая какую-то женщину, которой он в конце концов даже не
55/68
отворил дверь. Это было еще «до Натали», и, разумеется, здесь он должен о ней молчать.