комната под раскаленной крышей, и коктейли Флорана!.. Но почему же сейчас они бродят по
перрону растерянные, как заблудившиеся собаки, придумывая, что бы сказать друг другу, то
и дело сверяя часы с вокзальными, покупая какие-то нелепые иллюстрированные журналы?
Что случилось? Он взглянул на четкий профиль Натали, вспомнил, как они прожили в Париже
эти три месяца, и не мог разобраться в себе. Он вовсе не хотел, чтобы она куда-то уезжала, но, если бы по какой-то фантастической причине вдруг что-нибудь случилось в пути, например под Орлеаном, и ей пришлось бы вернуться сейчас домой, он был бы взбешен. В
тот день он собирался поужинать с Жаном и с приятелями – ничего увлекательного в этой
перспективе не было, во всяком случае, ничто не влекло его сильнее, чем эта женщина, и
все-таки сейчас ему хотелось, чтобы она уехала, чтобы поезд отошел поскорее. Да он просто
с ума сошел! В нем живет какой-то несчастный безумец, которому дороже его свобода, никчемная, ненужная свобода.
Он простился с Натали долгим поцелуем, посмотрел, как она проходит по коридору вагона.
Перед ним простирался город, огромный и весь в трещинах, как фотография лунной
поверхности, – город сухой и залитый светом, город как раз для него. Да, Натали была права, когда говорила, что он отлично приспособлен к своему времени.
«В сущности, ты только это и любишь, – говорила она. – Ты заявляешь, что тебе ненавистны
дикие нелепицы, свойственные нашему веку, его ложь и насилие. Но ты в нашем веке как
рыба в воде, ты прекрасно плаваешь во всем этом, конечно, против течения, но уж очень
ловко. Ты выключаешь у себя телевизор, ты выключаешь радио, но только потому, что тебе
нравится их вы-ключать. Этим ты выделяешься».
«А ты?-спрашивал он.-Ты в каком веке хотела бы жить?»
«Я? В том, которым можно восхищаться»,-отвечала она. Восхищаться?.. Женщина не
должна говорить таких вещей. Женщине достаточно восхищаться мужчиной, который рядом, и тогда у нее не будет ребяческой и рассудочной тоски по несбыточному.
Немного позже он присоединился к приятелям, и ему был оказан торжественный прием –
разумеется, весьма скромный торжественный прием, но все же прием, каким обычно
удостаивают приятеля, вырвавшегося на свободу. «А!
Вот и Жиль!» – крикнул кто-то, и все дружно засмеялись, когда он шутовски поклонился, прижав руку к сердцу. И конечно, никогда бы они не сказали таким же тоном: «А! Вот и Жиль с
Натали!» Но за это нельзя было на них сердиться: у людей, ищущих удовольствий, так крепка
сила привычки, а ведь он очень долго, уже лет пятнадцать, играл роль одинокого человека.
Правда, этого одинокого зачастую сопровождала та или иная женщина, но, конечно, такая
женщина, которую можно было оставить в клубе за чьим-нибудь столиком или в обществе
приятеля – словом, женщина вроде Элоизы: она знала всех, и он мог, не задумываясь, оставить ее, будучи уверен, что к ней за столик непременно подсядет какой-нибудь юнец или
приятельница. Но вот теперь в его жизни появилась Натали, Натали, которая в эту минуту, вероятно, уже миновала Орлеан.
Он очень спокойно провел вечер, пил мало и вернулся домой один, в первом часу ночи. У
него был записан номер телефона Пьера, и, придя домой, он позвонил. К телефону тотчас
подошла Натали, и Жиль нежно доложил ей, что он дома, что слушает музыку Моцарта, что
без нее постель слишком для него широка. Он, естественно, немного приукрасил, сам
восхищаясь своим примерным поведением.
– Я ужасно долго ехала, – сказала Натали, – не люблю этой дороги. Как ты себя чувствуешь?
Хорошо?
62/68
Голос ее долетал откуда-то издали, слышимость была плохая, Жиль мялся, подыскивая
слова. Если бы он наделал глупостей, у него наверняка нашлось бы о чем поговорить с ней.
Необходимость лгать пробуждает изобретательность, подстегивает воображение.
– Сейчас лягу, – заявил он. – Завтра у меня много работы. Думаю о тебе
– ты же знаешь.
– Я тоже. Покойной ночи, дорогой.
Она повесила трубку.
Они разговаривали так, словно были женаты лет десять. Он, позевывая, снял галстук, посмотрел в зеркало. Вот сейчас он благоразумно вытянется в этой постели, благоразумно
послушает хорошую музыку – в такой час это легко (он забежал немного вперед, сказав
Натали о Моцарте), а потом уснет, как дитя; завтра проснется в полной форме, будет