(«Биржевые ведомости», 5.03.1917 г.).
В то же время британский премьер-министр Ллойд Джордж, выступая в английском парламенте, «с чувством живейшей радости» приветствовал свержение русского Царя:
«Британское правительство уверено, что эти события начинают собою новую эпоху в истории мира, являясь первой победой принципов, из-за которых нами была начата война»; «громкие возгласы одобрения раздались со всех мест»
(«Новое время», Петроград, 9.03.1917г.).
Вернусь к тому, что непреклонное упорство Николая II в еврейском вопросе, восстановившее против Российской Империи мировое еврейство, объясняется не столько стремлением ограничить нараставшее еврейское влияние в общественной и экономической жизни государства, сколько невозможностью признать достойной равноправия религию, попирающую основы христианства.
Государь нравственно не мог принять и той масонской «февральской» системы ценностей, которую его стране ультимативно навязывала «закулисная» власть. Царь воспринимал любой компромисс с нею как измену своему долгу и христианскому призванию. Поэтому отречение ему представлялось неизбежным в ситуации, когда «кругом трусость и измена и обман», — таковы были последние слова в царском дневнике, написанные в ночь отречения.
Образец духовного величия Государя в момент отречения — его последнее обращение к армии (оно было скрыто Временным правительством), продиктованное стремлением избежать гражданской войны, которая бы ослабила страну перед внешним врагом.
И те, кто до сих пор упрекает Николая II в «безволии», не осознают мистического уровня мировой катастрофы, остановить которую он был не в силах. Его отречение стало победным результатом глобальной атаки на православную монархию всемирной еврейской мощи.
Государь явно чувствовал, что военно-политическими мерами спасти Отечество уже невозможно, что необходим духовный подвиг, и он совершил его, положившись на волю Божию. В те безумные дни Российской Смуты его смиренный отказ бороться за власть и за жизнь был в чем-то подобен отказу Христа перед распятием бороться за Свою жизнь<. Сын Божий смиренно предал себя в руки палачей ради спасения рода человеческого: он молча стоял перед Пилатом и беснующейся фанатичной толпой.
Так же на свою Голгофу молча взошел и Помазанник Божий — Государь Николай II, человек высочайшего христианского духа, интуитивно чувствуя, что иного пути для спасения Православной Родины уже нет. <...>
Многие мемуаристы отмечали в поведении Государя накануне революции предчувствие им своей судьбы: «Быть может, необходима искупительная жертва для спасения России — я буду этой жертвой». Вот в чем смысл святости последнего Царя-Мученика и крестный подвиг его. И отречение было последним актом служения Помазанника Божия Божией воле.
Но даже после отречения (вырванное революционным насилием, оно было юридически и канонически ничтожно), Николай II все еще оставался Помазанником Божиим. Его никто не мог лишить этого качества, полученного через особое церковное таинство. Поэтому в Екатеринбурге убили не «гражданина Романова», а Помазанника, и в этом кроется исторически-переломный, ритуальный смысл для антихристианских «держателей» Мира.
Был убит Православный Монарх — главный носитель идеала Христианской государственности и соответственно главный противник иудейского идеала государственности — царства Антихриста.
Поэтому можно сказать, что в убийстве Царя Николая II нашла свою логическую кульминацию та двухтысячелетняя борьба иудейства против христианства, которая началась с распятия Христа»
(«Еврейский синдром-2» / «Еврейский синдром-2 1/2», с. 28-40).
Резюмируя все вышесказанное, можно с уверенностью сказать: если Октябрьская революция быта еврейско-большевистской, то ее предтеча — Февральская революция — безусловно являлась еврейско-масонской.
Я вполне допускаю, что в 1923 году И.М. Бикерман, написавший в то время статью «Россия и русское еврейство», фрагмент которой приводился выше, еще мог ничего не знать о решающей роли масонства в Февральской революции, равно как и об особом еврейском интересе в масонском движении.
Однако сегодня мы обладаем гораздо большими исследовательскими возможностями, и, опираясь на обширный исторический материал (в том числе поздние признания самого Керенского о пребывании «под масонской клятвой»), обязаны развенчать миф о Феврале 1917-го как о «русской национальной» революции, каковой ее пытался представить, к примеру, упомянутый Бикерманом князь Львов — видный русский масон.
Весьма показательным примером перемены отношения к масонской теме являются откровения В.В. Шульгина в книге «Что нам в них не нравится» (1928 г.). Небольшой отрывок из нее продемонстрирует, как изначальное неверие автора в исключительную роль масонства (в виду отсутствия достаточной информации), сменилось полной уверенностью в обратном:
«...я, между прочим, продолжительное время предпочитал молчать о масонстве, ибо (так я написал даже где-то) «мне не удалось нащупать даже кончик хвоста хотя бы одного масона». Разговоры же о том, что дождь идет или не идет тоже по воле масонов, меня только бесили.
Теперь я знаю, что масонство существует; что масонство есть внушительная организация, к коей считают за честь принадлежать многие сильные мира сего; и более того, что в масонство стремятся попасть именно те, кто жаждет поближе стать к власть имущим.