Еще больше удивился Шменкель, когда пришел на конюшню.
- Ну наконец-то я тебя вижу, - проговорил Григорий. - Я уж думал, ты совсем пропал. Ну чего ты на меня уставился? Давай работать, а то у меня тут голова кругом идет.
И конюх коротко рассказал, что его так беспокоит. Оказалось, командир отряда приказал Григорию отобрать самых лучших верховых лошадей для передачи кому-то. Лошади похуже остаются в отряде.
Шменкель сочувствовал доброму Григорию и не перебивал его вопросами, понимая, что конюху нужно выговориться, тогда ему легче станет.
- Они будут как угорелые носиться на моих конях, - не унимался Григорий, - пока не загонят их, так как никто из них не умеет как следует обращаться с животными. Я же должен оставаться здесь с этими калеками. А я, как мне кажется, гожусь на что-нибудь и получше. Скажи, Иван, а тебя они берут с собой? Меня это хоть немного успокоило бы.
- Я ничего не знаю, абсолютно ничего.
- А ты думаешь, я что-нибудь знаю? Комиссар наш толкует мне тут про какую-то координацию, а я ему свое говорю: как, мол, отдавать лошадей людям, которые не умеют обращаться с животными. Это уж совсем никуда не годится!
Григорий так расстроился, что даже не пошел в столовую, и Шменкель принес ему обед прямо в конюшню.
Вечером Шменкеля и Рыбакова вызвали к командиру. Вид у Заречнова был взволнованный.
- Командование отряда приняло решение провести операцию в районе Духовщины во взаимодействии с партизанскими отрядами имени Суворова и Буденного. Здесь останется только небольшая группа.
От неожиданности Рыбаков даже сел на лавку, но тут же вскочил, потому что командир говорил стоя.
- Партизанский отряд "За Родину", - продолжал Заречнов, - останется пока на своем месте. Было бы глупо полностью обнажать этот район. Товарищ Догаев - опытный воентехник, он-то и испробует наши мины и удлиненные заряды. Вас я вызвал затем, чтобы сообщить, что вы оба будете участвовать в операции по использованию изготовленных вами мин.
Командир подошел к карте.
- А после этого вы догоните отряд в районе болота под Дебово. Вот здесь, смотрите. Проводит вас туда Виктор Спирин. Он завтра утром вернется из разведки. Спирин эти места знает как свои пять пальцев. Может, вам нужно дать еще нескольких человек?
Шменкель отрицательно покачал головой.
Через два дня Григорий распрощался еще с тремя лошадьми. Их получили Шменкель, Спирин и Рыбаков, которые поехали в лагерь соседнего партизанского отряда.
Апрель в тот год был дождливым. Дождь лил как из ведра, а Догаев только радовался этому. Он намеревался взорвать мост через реку Воп и тем самым затруднить фашистам отправку войск в северном направлении. Догаев считал, что если такая собачья погодка, как он выразился, постоит еще денек, то партизанам удастся незаметно подвезти мины прямо к мосту.
Группа подрывников, которую назначил сам Догаев, состояла из десяти человек. Все они, как на подбор, были небольшого роста, и Рыбаков выглядел среди них Голиафом.
К цели подошли под прикрытием тумана. Старый лиственный лес с кустарником подступал к самому шоссе и реке. Возле моста ходил часовой. Второй часовой, по предположению разведчиков, вопреки приказу спрятался от дождя в домике, который фашисты специально выстроили у дороги.
Четверо партизан во главе с командиром отделения остались в засаде с двумя ручными пулеметами, а Догаев и остальные подрывники так близко подползли к реке, что им хорошо был виден немецкий часовой.
Партизаны осторожно приблизились к опорам моста.
- Где вы хотите заложить заряды? - спросил Шменкель Догаева.
Они лежали рядом в мокрой траве.
- Вон там, - Догаев ткнул пальцем в сторону опоры. - Туда нужно заложить три заряда.
- А кто это сделает? - шепотом спросил Фриц.
Он понимал, что кому-то нужно лезть в ледяную воду.
- Об этом не беспокойтесь. Три шнура мы соединим вместе в один. Прекрасный мост, а вот должен взлететь на воздух.
Когда стемнело, командир выставил на наблюдательный пост Шменкеля и Рыбакова, приказав им огня ни в коем случае не открывать.
Шменкель чувствовал себя превосходно, хотя им и пришлось проделать десятичасовой переход. Однако это была прогулка по сравнению с тем маршем, который они когда-то совершили с Просандеевым.
Прошел какой-нибудь час, и вдали на шоссе послышался шум машин. Первая машина ехала медленно. У моста она остановилась, дожидаясь подхода всей колонны. Когда колонна машин оказалась на противоположном берегу, Рыбаков высунулся из укрытия.
- Лежим себе в грязи, как червяки, и даже не знаем, что делают с изготовленными нашими же руками минами. Вообще это несправедливо... прошептал Рыбаков.
Он не договорил и мгновенно спрятался в свое укрытие, так как лучи от фар фашистского легкового автомобиля скользнули совсем рядом. Вот автомобиль остановился у домика часового. Из машины вылезли девять человек. Это была очередная смена. По мнению Шменкеля, на ночь у моста выставили усиленный караул. Вновь послышался шум мотора, и фары опять осветили кусты, за которыми прятались разведчики.
Через несколько минут партизаны увидели маленькую юркую фигурку в одних штанах и рубахе. На нем сухой нитки не было.
- Все в порядке! - прошептал разведчик. - Мины установлены.
- Когда же? - удивился Рыбаков.
- А когда колонна проезжала. Шуму было достаточно, так что мы действовали спокойно. - Юноша стучал от холода зубами. - Шнур теперь на месте.
Подползший Догаев отослал промокшего парня в лес - переодеться.
- Теперь можно действовать. Как только услышите шум приближающейся колонны, поджигайте шнур.
Но в ту ночь партизаны прождали напрасно и сильно продрогли. Днем они пытались отоспаться, закутавшись в плащ-палатки и подогревшись порцией водки.
И вот вновь наступила ночь. Дождь не унимался. К тому же поднялся сильный ветер. Курить командир строго-настрого запретил, зато можно было без опаски разговаривать, так как шум ветра и дождя заглушал речь.
Рыбакову до чертиков надоело лежать в грязи, и он ворчал:
- Я понимаю, Догаеву хочется полюбоваться прекрасным фейерверком. А я бы на его месте взорвал мост сейчас и подался бы восвояси.
Шменкель хорошо понимал состояние Петра, да и сам, откровенно говоря, придерживался того же мнения.
- Чем ты будешь заниматься после войны, Петр? - неожиданно спросил Шменкель Рыбакова.
- Во-первых, высплюсь как следует, наемся от пуза и выпью целый литр водки. Понял? Целый литр! - Рыбаков даже прищелкнул языком от удовольствия.
- Я не об этом тебя спрашиваю. Что ты будешь делать? Где работать будешь? Жить-то нужно будет по-новому, а?
- Конечно.
Рыбаков приподнялся и, накинув плащ-палатку себе на голову, продолжал:
- Я буду строить дома, может, даже мосты, фабрики, заводы. Догаев вот приказал этот мост взорвать, а мне, откровенно говоря, очень жаль этот мост, сердце у меня кровью обливается, когда об этом подумаю. Я ведь каменщик и привык строить, а не разрушать. - Петр смахнул со лба дождевые капли. - А может, учиться пойду. Потом женюсь, обзаведусь детишками. Съезжу к тебе в гости, в твою Германию. Приду к тебе и скажу твоей секретарше: "Разрешите войти? Моя фамилия Рыбаков, я инженер-строитель и хотел бы поговорить с товарищем бургомистром".