- Потеряла рассудок, - заметил один из партизан.
Старушку попытались успокоить, но она ничего не понимала.
- Еще раз осмотреть все руины и подвалы! - приказал Васильев партизанам.
Шменкель и Рыбаков пробрались к кирпичному фундаменту сгоревшего дома. Пахло чем-то сладковатым. Видимо, под рухнувшими стенами и крышей дома сгорели люди. Вскоре Рыбаков наткнулся на человеческие кости. Увидел обгоревшую ногу ребенка в чудом сохранившемся ботиночке. Приложив палец ко рту, Рыбаков жестом позвал к себе Шменкеля. Фриц молча пошел за товарищем.
Невдалеке показалась фигура мужчины в кожаной куртке. Он шел, шатаясь из стороны в сторону,
- Братишки... товарищи... товарищи... помогите же...
Васильев поддержал мужчину. Тот сразу же повел командира к подвалу. В таких подвалах крестьяне обычно хранят продукты. Там, забившись в угол, сидели четыре человека: две женщины, паренек и девушка. Лица у всех были испуганные.
Рыбаков побежал за санитаркой. Мужчина тем временем пытался объяснить партизанам, что здесь произошло:
- Я просто чудом уцелел... Был в лесу и... все видел издалека. Фашисты плотным кольцом окружили деревню. Мышь не выскользнула бы. Потом открыли по селу огонь из пулеметов.
Кто-то дал мужчине закурить. Тот несколько раз жадно затянулся.
- Я видел, как фашисты собрали жителей и повели их к опушке леса. Всех построили и начали косить из пулеметов. Там были моя жена и дочка...
В это время к подвалу подошла санитарка Надежда Федоровна.
Одна из женщин неожиданно заговорила:
- Пусть все знают, как это было. Немцы пришли в деревню сегодня утром. С ними было несколько русских полицаев. Забили ногами в дверь, заорали: "Открывай!" Меня вытолкнули из избы на улицу. Мужа подняли с кровати прикладами, а ведь он у меня больной, параличный. Гнали нас, как какой-нибудь скот. Избы подожгли, а ведь в них остались больные и дети.
Женщина замолкла. Потом, собравшись с силами, продолжала:
- Когда же они заживо сожгли моего отца, я закричала не своим голосом, и все люди, которых сбили в кучу, как овец, начали плакать и кричать. Борисова, комсомолка, бросилась было на одного фашиста... Тогда они начали стрелять. Убитые и раненые попадали в одну кучу...
Женщина зарыдала.
Партизаны стояли молча.
Через несколько секунд женщина перестала плакать и заговорила снова:
- А оставшихся в живых или раненых они добивали молотками. Били молотком по голове... понимаете...
И женщина снова залилась слезами.
"Боже мой, - подумал Шменкель, - что же будет с этой бедной женщиной!.."
- А ну-ка уходите все отсюда! - приказала доктор Кудимова партизанам. - Быстро!
Вместе с партизанами собрался уходить и мужчина, который привел их сюда. Один из партизан дал ему свою фляжку с водой, но руки у бедняги так дрожали, что он не мог даже пить.
- Они... повели эту женщину к лесу, - начал объяснять мужчина, - там стали стрелять, но пуля ее только ранила. Вот я ее там и подобрал. Дайте, братишки, табачку, закурить хочется! Пойдемте, я вам все-все покажу.
Тем временем на пепелище собрались все партизаны. Они пошли за мужчиной в кожаной куртке. Шменкель шел с трудом, боясь увидеть новые ужасы. Но тут он решил, что ему обязательно нужно увидеть все собственными глазами, чтобы впредь в его сердце не оставалось места жалости к преступникам.
Расстрелянные лежали на опушке леса. Здесь были женщины, мужчины, подростки. Человек триста, не меньше.
Мужчина в кожаной куртке стоял неподвижно и молча смотрел на убитых. Глаза его зажглись ненавистью. Повернувшись к партизанам, он выкрикнул:
- Братья, убивайте фашистов, убивайте! Обещайте, что вы будете убивать их! Всех их нужно уничтожить до последнего! До последнего!
Шменкель чувствовал, как в партизанах кипела ненависть. Не хотелось верить, что эти ужасы - дело рук людей, которые, как и все, ходят по земле, пьют, едят, пишут письма домой. Фрицу казалось невозможным, что когда-нибудь он снова попадет в Германию, будет ходить по улицам. Будет светить солнце, а люди будут смеяться, забыв обо всех этих ужасах. Ему казалось просто невозможным, что когда-нибудь, идя по улице, он сможет заглянуть в освещенные окна домов, где увидит за столом главу семейства, занятого починкой игрушечного паровозика. Фрицу наверняка захочется спросить мужчину, где он был весной сорок второго года, когда под Духовщиной фашисты заживо сжигали детей и стариков, расстреливали мужчин и женщин...
Шменкель посмотрел на сгоревшую дотла деревеньку. Над пепелищем вились голуби. Они тщетно искали свои гнезда.
На обратном пути Шменкель шел рядом с Рыбаковым.
- А ты еще говорил об установлении в Германии рабоче-крестьянской власти. Для кого? Для тех, кто это сделал?
- Для этих нет, - отрезал Рыбаков. - Для других - да. Ты сам как-то говорил мне: если ты отречешься от родины, значит, откажешься от самого себя. Нельзя видеть только одни отрицательные стороны.
- Эти негодяи и после войны захотят владеть всеми богатствами, вмешался в разговор Тихомиров. - Люди подобного сорта - антиобщественные элементы. Они способны нарушить любые моральные и духовные принципы, но их не следует смешивать с другими, порядочными людьми, товарищ Шменкель.
- А вина? - спросил Шменкель.
- Вина?.. - повторил комиссар. - За преступления будут расплачиваться те, кто их совершал. А возмещать убытки немецкий народ будет иными средствами, путем вступления нации на путь, свободный от заблуждений и ошибок. С нацистским правительством, с пушечными королями и такими, как вот этот эсэсовец, которого мы только что расстреляли, мы рассчитаемся особо.
* * *
Майский день был ясным и солнечным. Дул свежий весенний ветер. Виктор Спирин вел передовой отряд партизан в лагерь. Вдруг он остановился и сказал:
- Если бы все эти ужасы мы не видели собственными глазами, просто не поверили бы. Ночь они провели в лесу, неподалеку от сожженной гитлеровцами деревни. Многие партизаны не смогли заснуть в ту ночь. У всех пропал аппетит. Однако обстановка заставляла сделать привал. В близлежащие села были посланы небольшие разведывательные группы. После возвращения их командиры долго совещались, обсуждая обстановку.
Вскоре после полуночи Тихомиров собрал бойцов и объявил им приказ. Отряд имени Буденного, пользуясь темнотой, должен был подготовить взрыв крупного склада боеприпасов. Тем самым партизаны хотели доказать врагу, что кровавый террор гитлеровцев по отношению к мирному населению не останется безнаказанным. Партизаны же из отрядов имени Суворова и "Смерть фашизму" должны были похоронить расстрелянных гитлеровцами крестьян.
Похороны начали на рассвете. А когда солнце стало клониться к закату, из соседних деревень пришли сотни жителей поклониться праху убитых. Один из членов подпольного райкома принес Красное знамя, которое держали приспущенным над братской могилой.
После похорон оба партизанских отряда разъединились. Верзин повел своих людей в северном направлении. Командиры договорились поддерживать друг с другом постоянную связь и совместно организовать в районе Духовщины на островке среди болот партизанский лагерь.
Вскоре после этого головной дозор отряда "Смерть фашизму" вышел на цель. Разведчик Николай Казаков, который прекрасно знал эти места, буквально каждую тропинку, вел за собой Спирина, Коровина, Рыбакова и Шменкеля. Когда командир отделения сказал, что впереди видит дорогу, Казаков не сразу ответил ему - он все еще находился под впечатлением недавних похорон.
Группа скрытно вышла на поросший кустарником холм. Шменкель разглядывал местность в бинокль. Перед ним простирались поля с островками леса. Дорога змеей вилась вокруг высотки. Видимо, давно не было дождя: воздух на горизонте струился.
Шменкель толкнул Спирина:
- Легковой автомобиль!
Спирин кивнул и взял бинокль:
- По-видимому, штабная машина. Днем они разъезжают без сопровождения, считая, что на открытой местности с ними ничего не случится. Жаль пропускать ее!