Коровин перевел вопрос командира, и Фриц сделал вывод, что переводчик не силен в немецком языке. "А это ведь может привести к неправильному взаимопониманию!" И Фриц стал говорить медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, а где нужно, помогая жестикуляцией.
Фриц рассказал, как он дезертировал из части, как шел по лесу, надеясь встретить партизан. Он рассказал и о своем отце, о его гибели, а в конце добавил, что сам он - немецкий комсомолец, а отец его - коммунист.
- Тогда почему ты не перешел на сторону русских раньше, раз ты не хотел воевать против Советского Союза? - спросил Просандеев, внимательно посмотрев немцу в глаза.
- Я только с сентября на фронте, - ответил Фриц, - служил в артиллерийской части под Вязьмой. Куда же я должен был перебегать? К частям Красной Армии, которые сами попали в окружение? Я хочу бороться против фашизма. Это я обещал отцу. Я хочу бороться против Гитлера, а не сидеть где-нибудь в лагере для военнопленных.
Командир немного помолчал. Немец говорил правду. Просандеев участвовал в боях за Вязьму, попал там в окружение, старался из него вырваться... Воспоминания эти были невеселые.
Теперь он решил узнать у пленного, не была ли переброшена их часть откуда-нибудь с Запада на Восточный фронт, и Просандеев спросил:
- Ты был во Франции?
- Нет, я был в тюрьме, - ответил Фриц и сразу же вспомнил маленькую темную камеру штрафного лагеря, решетку на крошечном окошке, за которым время от времени проскальзывал луч прожектора с караульной вышки.
Фриц рассказал русским, как он, сидя в камере, тупым ножиком вырезал на стене серп и молот, а под ними буквы "Ф" и "Ш". Сосед по камере, узнав историю Фрица, посмеивался над ним, говоря, что подобным образом юноше все равно не избежать службы в гитлеровской армии. Этот пожилой сгорбленный человек, сидя на скамейке под узким тюремным окном и глядя на Фрица своими светлыми глазами, не раз говорил, что Гитлеру не справиться с Россией. Сосед по камере во время первой мировой войны был в России и много рассказывал Фрицу об этой стране.
- Что же мне делать? - спросил как-то его Шменкель.
- Я уже стар, - проговорил тот задумчиво. - Меня уж не пошлют в штрафной батальон. А на твоем месте я попросился бы добровольцем на Восточный фронт.
- Выходит, я должен воевать против Советского Союза?
- Воевать, но только на стороне тех, кто прав. Понял ты меня, юноша? Вот и подумай над моими словами.
Шменкель провел не одну бессонную ночь, размышляя о будущем. Именно тогда у него и созрело решение, которое привело его теперь к партизанам.
Переводя рассказ Шменкеля, Коровин не понял слова "тюрьма" и попросил Фрица еще раз повторить его. Фриц сложил перед глазами пальцы решеткой и произнес короткое слово "кацет" (концлагерь), которое всем было понятно и без перевода.
В комнате стало очень тихо, только старые ходики на стене отбивали свое монотонное "тик-так".
Вот так же - "тик-так" - стучала деревянная нога рабочего, который не раз приходил к отцу. Где-то он сейчас? Может, там же, где и Бернгард? Своего друга Бернгарда из Союза коммунистической молодежи Фрицу так больше и не удалось увидеть. Отбыв наказание в штрафном лагере и вернувшись в Полихен, где они раньше оба работали: Фриц - кучером, Бернгард - на кирпичном заводе, друга Фриц не нашел. И к кому бы Шменкель ни обращался с расспросами о Бернгарде, повсюду наталкивался на стену молчания. Тогда он пошел на кирпичный завод. Там ему сказали, что Бернгарда арестовали и увезли неизвестно куда. Фриц знал, как дальше обычно разворачивались события: приходило письмо из полиции, в котором сообщалось, что такой-то скончался по причине нарушения кровообращения или же в результате сердечного приступа. Неважно, что он ни разу в жизни не жаловался на сердце!
Через два дня Фриц добровольцем ушел на Восточный фронт.
- Вы долго находились в заключении?
- Полтора года.
- А как вы докажете, что говорите правду? - спросил командир после небольшой паузы.
- Я докажу вам это, товарищ командир, если вы освободите от фашистов мою родину.
Голос Шменкеля был тверд и решителен.
Ответ понравился Просандееву. Нравился ему и сам Шменкель. Этот немец говорил и вел себя, как человек, которому нечего скрывать. За его коротким рассказом угадывалась полная труда и лишений жизнь юноши из рабочей семьи.
"Так-то оно так, - думал Просандеев, - но с тех пор, как гитлеровцы напали на нашу Родину, мы в каждом немецком солдате невольно видим фашиста. А вот сейчас передо мной сидит немец, который хочет сражаться на нашей стороне!"
Просандеев задумчиво посмотрел на Шменкеля, потом сказал:
- А ну покажи твои руки!
Немец положил руки на стол. Это были мозолистые руки рабочего человека.
- Рабочие руки, - заметил комиссар Тихомиров.
- Ну и что ты о нем думаешь? - обратился к комиссару Просандеев.
- В душу к нему не заглянешь, - ответил комиссар и, подумав, добавил: - Поживем - увидим.
- Значит, присматривать за ним, пока он себя не покажет?
- Точно так.
Просандеев облегченно вздохнул: мнение комиссара совпадало с его собственным. Командир налил в кружку водки и кивнул Шменкелю:
- Пей!
Помолчав, Просандеев проговорил:
- Оружия тебе, Шменкель, не дам. Сам достанешь в бою. А вот табак тебе будут выдавать.
Повернувшись к одному из партизан, командир отряда приказал:
- На всякий случай спать немца положите отдельно ото всех. Обращайтесь с ним вежливо. Кто знает, может, завтра он станет нашим товарищем. Но глаз с него пока все же не спускайте. Понятно?
- Так точно, товарищ командир!
Шменкель вышел на улицу. Ночь была ясной и морозной, под ногами скрипел снег. Фриц глубоко вздохнул, будто освобождаясь от тяжелого груза. Его радовало, что русские если и не полностью поверили ему, то по крайней мере хотят верить. Он молча шел по дороге. Справа от него шагал переводчик, слева - партизан. У какого-то сарая остановились. Партизан открыл дверь и показал Фрицу, где он будет спать. Шменкель не заставил себя долго ждать и тут же завалился на сено. Русские ушли, но замок на сарай не повесили. Засыпая, Фриц слышал, как около избы, где остановился командир партизанского отряда, ходил часовой.
Командир отряда и комиссар сидели за столом. Тихомиров только что вернулся после обхода постов. Командир встретил его вопросом:
- Ну, как наши товарищи отнеслись к тому, что в отряде будет немец?
Комиссар ответил не сразу. Свернул цигарку, закурил.
- Мнения самые разные. Одни говорят, вряд ли немец будет стрелять в своих, другие считают, что немцам вообще ни в чем нельзя верить.
- И что же ты им ответил?
- А как ты сам думаешь, командир, будет этот немец стрелять в своих или нет? - в свою очередь спросил Тихомиров.
- Выходит, ты ему тоже не веришь?
Комиссар досадливо махнул рукой: он и слышать не хотел подобного вопроса.