- Послушайте, каждому из нас, если мы попадем в лапы к врагу, грозит виселица. Вас же в этом случае ждет худшее: бесконечные допросы, пытки.
- Я не попаду живым в лапы к фашистам. Я вообще не попаду им в лапы!
Выговорив эти слова, Фриц и сам почувствовал, что они прозвучали неубедительно. Но какое-то внутреннее чувство говорило ему, что он не может погибнуть. А разве до сих пор судьба не щадила его, несмотря на то что он участвовал в очень тяжелых боях!
- Я еще раз настоятельно прошу оставить меня в отряде.
- А ну тебя к черту! - выругался Филиппов, однако в голосе его не было злости. - Оставайся, раз хочешь!
- Спасибо.
Шменкель круто повернулся и поспешил уйти.
Увидев радостное лицо Петра Рыбакова, Фриц невольно подумал о том, как плохо было бы ему без Петра. Однако раздумывать было некогда. Только что полученный приказ требовал от каждого партизана напряжения всех сил: нужно было как можно лучше подготовиться к предстоящему бою. Противник не понял замысла советского командования и клюнул на приманку.
После того как миномет расстрелял свой боезапас, гитлеровцы, сосредоточив силы, начали новое наступление на партизан с направления Кольчино, Татьянка, Широкое.
Васильев чудом успевал побывать на всех участках, где партизаны вели бои с противником.
Перед полуднем командир появился с перевязанной рукой: его ранило еще утром. Солнце стояло еще высоко в небе, когда доктор Кудинова вынула из левой руки Васильева пулю, которой его ранило в рукопашном бою, и наложила шину. А вечером того же дня по отряду разнеслась весть, что командир погиб. Однако, когда гитлеровцы ночью попытались добиться успеха там, где это не удалось им днем, Васильев снова оказался на месте. Лоб его, правда, был забинтован широким бинтом.
В отряде было много раненых. Перевязав раны, бойцы снова шли на позицию и сражались с врагом. Многие погибли... Эсэсовцы дважды пытались прорваться сквозь партизанский заслон, но это им не удавалось. Каждый раз на самом ответственном участке появлялся Васильев, который одним своим видом вселял в партизан мужество и стойкость, и они держались, несмотря ни на что.
Это был последний большой бой, который вел против врага партизанский отряд "Смерть фашизму". На следующий день (это было 6 февраля) на участке стало тише. По всей вероятности, руководство операцией "Штернлауф" свои основные усилия сосредоточило на замеченных участках прорыва партизан, ослабив внимание к другим.
Васильев, старший лейтенант Горских, назначенный после гибели Тихомирова комиссаром отряда, и начальник штаба Филиппов приняли решение сначала пробиваться в восточном направлении, а ночью неожиданно сменить его и двигаться на север.
Свои позиции партизаны покидали бесшумно, в полной темноте. Груза было немного. Самой большой тяжестью оказались двое тяжелораненых. Их по очереди несли на носилках.
В вещевом мешке у Шменкеля лежало несколько кусков черствого хлеба из НЗ. Хлеб был выдан на весь путь, или, как сказал начальник штаба Филиппов, до ближайшей полевой кухни Красной Армии. В автоматном диске Фрица было всего-навсего десять патронов.
На рассвете, примерно часа в три, высланная вперед разведка донесла, что ближайший населенный пункт, видимо, безлюден и поэтому через него можно пройти. Деревушку дотла сожгли фашисты два дня назад.
Партизаны шли небольшими группами под прикрытием беззвездной ночи.
Группу, в которой шел Шменкель, возглавлял Горских.
- Скоро должна быть лощина. Если доберемся до нее, значит, будем в укрытии, - объяснил Горских.
Однако не прошли партизаны и нескольких десятков шагов, как справа и слева в небо взлетели белые осветительные ракеты. Стало светло как днем. Впереди виднелась сожженная деревушка. Раздались винтовочные выстрелы.
- Вперед! - крикнул Горских. - Между домами!
Ракеты погасли. В шуме стрельбы послышалось татаканье пулеметов. Партизаны бросились к селу. Но не успели они добежать до него, как в небо взлетели новые ракеты. В их свете Фриц заметил мчавшихся по полю конников. Шли они на рысях как раз с того самого направления, которое Горских считал безопасным.
- Назад! - успел крикнуть Горских, поняв опасность положения.
Шменкель побежал. Когда в небо взлетела следующая ракета, возле него оказался один из всадников. Фриц выстрелил, и всадник упал на землю. Однако в этот момент к Шменкелю кинулись не то четыре, не то пять всадников. Мимо него, подняв облако снежной пыли, промчалась лошадь убитого. Петляя, Фриц побежал в сторону леса. Ноги, казалось, налились свинцом, а за спиной все время чудился храп нагоняющей его лошади. Кругом свистели пули. Еще несколько шагов - и он был уже в кустарнике. Ветки больно хлестали по лицу...
Постепенно стало тихо. Только кровь с шумом стучала в висках. Хотелось остановиться, прислониться к дереву и немного отдышаться. Фриц остановился, схватившись руками за какой-то сук. Он был уверен, что партизаны попали в засаду.
Как далеко он убежал? Он все время бежал зигзагами, словно заяц, за которым гонятся псы. Неужели это страх гнал его? Нет, не может быть. Сначала он не чувствовал никакого страха, а вот сейчас чувствует. А что, если отряду все же удалось прорваться и он остался здесь один? Его поймают и казнят самой страшной казнью.
Фриц выпустил из рук ветку, за которую держался, и вышел на опушку леса.
Было еще очень темно. Стрельба доносилась справа, а где-то совсем рядом слышались голоса, немецкие голоса...
- Вот свалится на тебя с дерева бандит, тогда узнаешь.
- Брось шутить, толстяк, теперь они никуда не денутся.
Послышался шелест листвы и храп лошади. Постепенно эти звуки стали удаляться.
Шменкель сделал крюк, чтобы снова не нарваться на гитлеровцев, и пошел, как ему казалось, в направлении, где еще шел бой. Вскоре стрельба прекратилась, и стало тихо, но Шменкель все шел и шел. Куда? Этого он и сам не знал.
Пронзительный истошный крик заставил его остановиться. В листве деревьев мелькнул свет фонарика. Потом кто-то громко засмеялся. Осторожно переходя от дерева к дереву, Фриц приблизился к этому месту.
- Здесь только раненые, разве вы не видите?
Слова эти произнесла доктор Кудинова, а говорила она их эсэсовскому офицеру. Немец стоял к Шменкелю спиной, и Фриц видел только его широкую спину в длинной кавалерийской шинели. Офицер светил фонариком прямо в лицо Куликовой, а другие эсэсовцы шарили по носилкам, на которых лежали раненые партизаны. Фриц увидел, как над носилками, на которых лежал один из раненых партизан, склонилась молоденькая санитарка Аня. На щеке ее алел рубец.
- Я врач. Доктор. Понимаете? У меня нет оружия. Красный Крест, понимаете? - говорила Кудинова на ломаном немецком языке.
Черные волосы обрамляли ее лицо, а большие глаза бесстрашно смотрели на гитлеровцев.
Офицер снова расхохотался:
- Так, значит, вы доктор?! Слышали?! - И он поднял руку с пистолетом. - Жидовка! Вот тебе твой Красный Крест!
И он выстрелил Кудиновой прямо в лицо.
Фриц поднял автомат и, целясь в широкую спину эсэсовца, нажал на спусковой крючок. Затвор лязгнул, но выстрела не последовало: магазин был пуст. Что было дальше - Фриц помнил смутно. Помнил только, что заплакал. Заплакал горько и безутешно, как плакал, когда гестаповцы убили его отца.
Упав на мокрую землю, Фриц долго лежал в беспамятстве, а когда пришел в себя, гитлеровцев уже не было. Чья-то рука коснулась головы Шменкеля. Фриц открыл глаза и увидел Горских.
- Мы совершенно случайно нашли тебя. Я даже думал, что тебя уже нет в живых.
Шменкель встал и надел фуражку. Рассветало.
- Ты был здесь? Когда?
Комиссар показал на расстрелянных фашистами партизан.
- Возьми себя в руки, Иван. Надо похоронить их.
Тут же были Виктор Спирин, Рыбаков, Прохор, Михаил Букатин и еще несколько человек из группы Горских.