Под утро эшелон прибыл в Калинин. На вокзале Букатин узнал, где находится сборный пункт. Там им сообщили, что отряд "Смерть фашизму" направлен в село Сатюковка. Их документы проверял старший лейтенант без одной руки, и Букатин просил его немедленно отправить их в Сатюковку. Однако вместо этого они попали к медикам. Доктор с гладкой, как шар, головой решительно направил их на медицинскую комиссию, и партизанам пришлось подчиниться.
Первым врач осматривал Букатина. Он долго выслушивал и выстукивал его, а в заключение сделал укол против тифа. Шменкель спокойно смотрел на все эти процедуры, так как по телосложению был крепче Букатина. Уколов он тоже не боялся.
Беда пришла, когда Фриц стал снимать сапоги. Увидев ноги Шменкеля, врач нервно сдвинул очки на лоб. Посыпались вопросы: где Шменкеля лечили, почему он еще не в лазарете...
Фриц объяснил, как было дело. Он горячо доказывал врачу, что во что бы то ни стало должен попасть в отряд, так как в командировку его послали всего лишь на три дня, и в конце концов проговорился, кто он такой. Врач удивленно вздернул брови. Затем он приказал сестре забинтовать Шменкелю ноги, а сам стал что-то писать.
- Не тратьте время попусту. Так и быть, в лазарет я вас не положу, а вот в военный санаторий в Митино отправлю. Вам необходимо как можно меньше ходить и через день делать перевязку.
- Но я хочу на фронт. Я не могу из-за ног оставаться... Мой командир...
Врач не дал Шменкелю договорить:
- Ваш командир переживет это. Мы не имеем права так относиться к здоровью своих солдат. Я вам приказываю, и вы должны подчиниться. Сегодня в полдень отправляется эшелон. Вы с ним и уедете...
И вот Шменкель стоит на шоссе и машет вслед уходящему Букатину.
- Мы не забудем тебя, Иван. Напишем, обязательно напишем. А когда выздоровеешь, вернешься к нам, - утешал на прощание Букатин.
Однако слова его были малоутешительны для Фрица: отряд за это время могли снова перебросить за линию фронта.
Повалил густой снег. Щеки Фрица были мокры. Он прислонился к стене какого-то дома и закрыл глаза.
"Что скажет Петр, когда узнает, что он не вернулся в отряд. А Надя, а Виктор, а все остальные?"
* * *
- Иван! Иван Иванович!
Дверь, ведущая на террасу, хлопнула. В комнату вошла миловидная девушка:
- Так вот вы где? Я-то ищу вас по всему дому. Шменкель сидел у окна и смотрел на реку. Был ледоход. Пахло весной.
- Иван, у меня для вас сюрприз!
- Да?
Шменкель даже не повернул головы. Он следил за большой седой льдиной, которая медленно плыла по воде. Улыбка на лице Евдокии погасла. Обиженная, она хотела дернуть его за рукав, но сдержалась.
Встретились они несколько недель назад. Евдокия Андреевна знала Шменкеля еще по вадинским лесам. Познакомила их ее подруга Надежда, когда Дуся приходила в отряд "Смерть фашизму". С тех пор Евдокия заинтересовалась судьбой этого немца.
В санатории в Митино оказалось несколько человек из партизанской бригады имени Чапаева. Они часто собирались вместе и вспоминали былые бои.
Почти все свободное время Фриц и Евдокия проводили вместе. Не спеша бродили по лесу - Фриц еще не мог быстро ходить, вспоминали о своей жизни до войны.
Ева, так Фриц называл Евдокию, до войны мечтала стать педагогом и осталась верной своей мечте и сейчас. Говорила, что, когда кончится война, непременно станет учительницей. Она неплохо разбиралась в литературе, читала наизусть Пушкина, Гете, Байрона.
Однажды Евдокия, предложила Шменкелю:
- Будьте моим первым учеником. Я помогу вам научиться грамотно писать по-русски. Говорите вы по-русски неплохо, а вот пишете совсем неважно.
Но достать учебник русского языка в санатории не удалось, да и бумаги не было. Тогда Евдокия стала собирать старые газеты, заставляла Фрица читать статьи, а на полях - писать. Фриц занимался с огромным желанием и очень сердился на себя, когда делал ошибки. Особенно трудно давались ему склонения и спряжения, и это порой огорчало учительницу.
- Почему вы написали здесь слово "работа" в именительном падеже, надо писать "работу". Неужели это так трудно?
- Не понимаю я этого, - отвечал Шменкель, краснея. - Да и навыков к учебе у меня нет. Ведь я был сыном рабочего, и учили нас для того только, чтобы нами можно было повелевать, не больше. Господам вовсе не нужно, чтобы пахарь, идущий за плугом, был умнее своего быка.
- Извините меня, - смягчалась Евдокия, - я забыла...
- Вы по натуре романтик, Ева, и начитались Шиллера и Гейне.
- Я читала не только Гейне, но и Маркса, и Энгельса. - Ева спокойно смотрела на Шменкеля. - И я хорошо знаю, что дети рабочих могут наверстать все, что в свое время упустили. В том числе и вы, Иван. Для чего же тогда я, женщина, взяла в руки винтовку, как не для того, чтобы никто не смел превращать людей в зверей... Значит, пишем слово "работа" в винительном падеже - "работу".
После этого разговора Евдокия старалась понятнее объяснять Фрицу грамматические правила, но изучение языка у него шло все так же медленно, хотя занимался он с завидной настойчивостью. Старые газеты уже не удовлетворяли его, и он записался в библиотеку, брал книги по истории и географии, а однажды даже отважился прочесть роман.
Часто, читая, он вдруг задумывался, опустив книгу на колени, смотрел прямо перед собой. В такие минуты на лице его появлялось выражение такой печали и замкнутости, что никто не решался подойти к нему и заговорить...
Вот и сейчас раскрытая книга лежала перед ним, а он задумчиво смотрел на реку. Евдокия вспомнила, как горячо он говорил с ней вчера об этой книге, рассказывал, что еще в школе, когда ему было четырнадцать лет, старый учитель прочитал им драму Клейста. Мальчишки, в том числе и Фриц, мало что поняли, и даже смеялись, хотя ничего смешного там не было. И вот теперь он читает "Войну и мир" и тоже ничего не понимает, как когда-то в школе.
Евдокия видела, как он читал, водя пальцем по строчкам и стараясь перевести прочитанное на немецкий язык. Фриц увлекся и даже не услышал, когда раздался звонок на ужин.
Не выдержав, Евдокия дотронулась до руки Фрица:
- Неужели вам не интересно, что я хочу сказать?
- Нет.
Шменкель повернулся и, заметив, что Евдокия огорчена, улыбнулся, чтобы не обидеть ее.
Он знал, что у каждого человека слишком много своих забот, чтобы еще заниматься чужими. Многие его знакомые в санатории писали домой и не получали ответов, а если и получали, то далеко не радостные. Так до него ли им, этим людям? Услышав по радио сообщение о том, что части Красной Армии освободили еще какой-нибудь город, больше всех радовались те, у кого там остались родные и близкие, но тут же рождалось беспокойство: живы ли они?
- Ну, хватит мировой скорби, - сказала Ева. - Есть решение свозить вас в Москву. Завтра утром уже будете там, а вечером пойдете в театр. Что вы на это скажете?
Евдокия думала, что Фриц очень обрадуется, а он только проговорил:
- Я еще ни разу в жизни не был в настоящем театре.
Но выражение его лица было таким, что она поняла: он приятно удивлен.
- А вы поедете со мной? - спросил Фриц.
- Нет. Едут только те товарищи, которые еще ни разу не были в столице, а я Москву хорошо знаю.
Евдокия не сказала, что это она предложила начальнику санатория повезти в Москву бойцов, которые никогда не были там. И сделала она это прежде всего, ради Шменкеля.
- А теперь идем! - она схватила Фрица, за руку. - В столовой сейчас составляют программу экскурсии. Вы тоже должны сказать, что бы вы хотели увидеть в Москве.