Осенью этого года КГБ положил на стол Горбачеву еще одну порцию интереснейших документов.
9—17 сентября 1989 года Ельцин по приглашению Фонда социальных изобретений посетил США. В США его принимал институт Эсален в Сан-Франциско. До этого, в течение первой половины 1989 года, он уже не раз рассматривал различные приглашения. Ехать как государственное лицо, на государственном уровне, он уже (или еще) не мог. Ехать за чей-то счет, выступать с лекциями как частное лицо — не хотел. Фонд социальных изобретений сумел решить эту проблему.
О СПИДе, страшной неизлечимой болезни, только-только заговорили, эта была очередная острая тема, поднятая в печати в период гласности и перестройки. Советская медицинская промышленность одноразовых шприцев не производила. А за границей они стоили копейки.
Советники предложили Ельцину: гонорар, полученный за публичные выступления в США, может быть потрачен на покупку одноразовых шприцев. Ельцин встретился с послом США в Москве Дж. Мэтлоком и объяснил ему цель этой поездки. Мэтлок, в свою очередь, взглянул на программу визита и отметил, что Ельцину предстоит за восемь дней выступить перед разными аудиториями не менее 20–30 раз. «Это напряженная программа, и я надеюсь, ваш труд будет оплачен», — вежливо сказал посол США. «Я собираюсь купить одноразовые шприцы для наших больниц», — ответил ему Ельцин.
Мэтлок был прав. Программа и впрямь получилась чудовищно напряженной.
Ельцин прилетел в Нью-Йорк. В 7.15 утра он дал интервью для программы «Доброе утро, Америка» на канале Эй-би-си. Потом поехал на Фондовую биржу. Затем последовали другие встречи и интервью, а в полдень он выступил с лекцией на обеде в Совете по международным отношениям. После этого он записал интервью для «Часа новостей Макнейла/Лерера», выступил в Колумбийском университете и отправился на ужин в «Ривер-клубе», устроенный Дэвидом Рокфеллером. Незадолго до полуночи он сел на самолет, отправлявшийся в Балтимор.
И это была программа только одного, первого дня!
Везде он отвечал на многочисленные вопросы. Это одновременно придавало кураж, дополнительные силы — и жутко выматывало. Отвечать на вопросы американцев, которые практически ничего не знали о нас, кроме того, что мы «империя зла», было нелегко.
На всех приемах ему предлагали водку. Он просил воды. «Я свалюсь от первого же глотка», — вежливо объяснял он радушным хозяевам, имея в виду свою крайнюю усталость.
«Один из гостей на завтраке, разговаривавший с Ельциным после выступления, узнал, что россиянин не спал последние 40 часов и страдал от нью-йоркской влажности и 35-градусной жары. “Если я умру от усталости, — сказал ему Ельцин, — пожалуйста, договоритесь, чтобы мое тело отправили в Свердловск — упакованным в сухой лед”».
Ельцин осмотрел все главные достопримечательности Нью-Йорка, включая, разумеется, статую Свободы. Но главной достопримечательностью для него оказался рядовой придорожный супермаркет в Хьюстоне.
«Это произошло по дороге в аэропорт после короткого визита в Центр космических исследований имени Линдона Б. Джонсона: Ельцин, в первый и последний раз за поездку, посетил американский магазин — супермаркет “Рэндолл”» (Леон Арон).
Ельцин хотел войти в магазин неожиданно, как в Свердловске или в Москве, и экспромтом, чтобы хозяева «не успели подготовиться». Он ожидал увидеть в крупном магазине много покупателей, чтобы пообщаться «с простыми людьми» и узнать, «какие у них проблемы». Однако магазин в это время суток был почти пуст. Это первое, что его поразило. Обилие света, калейдоскоп красок, чистота и блеск витрин и прилавков ослепили человека, который привык к невзрачности советских универмагов и гастрономов.
«Ельцин спросил одного из работников магазина, сколько наименований продуктов имеется в наличии. “Около тридцати тысяч”, — ответил тот. Они изучали сыры и ветчины, считали разные сорта колбас — и сбивались со счета», — пишет его помощник Суханов.
Затем Ельцин остановил одну покупательницу, извинился и спросил, каков доход ее семьи и сколько они тратят на еду. «Три тысячи шестьсот долларов в месяц, из них сто семьдесят долларов в неделю уходит на продукты». Это были ошеломляющие цифры. Советская семья тратила на еду львиную долю своего месячного дохода (почти 60 процентов). И притом на еду, которая совсем не так выглядела и не так пахла, как здесь, в супермаркете «Рэндолл».
Этот «культурный шок», пережитый Ельциным (обычный магазин, придорожный, в каком-то местечке, говорил он, не в Нью-Йорке!), очень многое определит в дальнейшей судьбе нашей страны. Ельцин бывал за границей и раньше, однако в Европе он входил в магазин в сопровождении партийных товарищей — застегнутый на все пуговицы секретарь обкома и кандидат в члены Политбюро, — а здесь он попытался увидеть этот мир глазами простого человека из России.
Увиденное поразило этого «простого человека». В супермаркете «Рэндолл» он вдруг окончательно понял, что есть иная цивилизация, иная потребительская культура, иной мир — который недоступен для его соотечественников.
И это открытие он справедливо посчитал национальным унижением.
В самолете он сидел, «обхватив голову руками», пишет Суханов, задавая самому себе один и тот же вопрос: «Что они сделали с нашим бедным народом?»
…Изучая график его поездки, я прихожу к выведу: вряд ли сам Ельцин захотел такой плотности встреч и впечатлений. Скорее, это американцы захотели показать ему ВСЁ, всю страну, от больничной палаты Рейгана до свинофермы в штате Индиана. Хотя в Нью-Йорке, например, он настоял на встрече с бездомными — и ему эту встречу устроили, «ноу проблем». Он вообще хотел как можно больше встречаться с «простыми американцами». Но и здесь его порой поджидали потрясения: так, например, на столе у «простого фермера» он увидел сразу два компьютера, с помощью которых тот изучал цены, динамику спроса и т. д. Это сразило Ельцина не меньше, чем супермаркет. Он постоянно повторял: «Лигачева бы сюда». Егор Кузьмич теперь был переброшен на сельское хозяйство и горой стоял за колхозы. «Сколько у нас будет работать человек на такой свиноферме?» — спрашивал он у своих провожатых. И сам себе отвечал: «У них — два!»
Этот эпизод теперь, спустя два десятилетия, уже нуждается в пояснении. Ельцин имеет в виду, что на подобной свиноферме в СССР работали бы сотни людей. И работали с меньшей эффективностью.
Кроме того, во время этой поездки были встречи с американским истеблишментом. Дэвид Рокфеллер, крупнейший советолог Джордж Кеннан, Сайрус Вэнс (бывший госсекретарь США), конгрессмены и политологи, профессора и политические обозреватели, с которыми он встречался, — все они влиятельнейшие люди Америки, вхожие на политическую кухню этой страны, но не имевшие на ней официального статуса.
Еще в Москве, разговаривая с послом Мэтлоком, Ельцин сказал, что хотел бы поговорить с президентом Бушем. Что он должен передать ему «послание», очень важное для судьбы перестройки. В Кремле внимательно следили за тем, как отреагируют на это американцы.
Огромная волна публикаций, интервью, сенсационные заявления Ельцина сделали свое дело — американская администрация решила принять Ельцина в Белом доме, но сделать это так, чтобы Горбачев ни в коем случае не обиделся. Это была довольно хитроумная операция.
Кондолиза Райс, в то время специальный помощник президента Джорджа Буша-старшего, встретила его у западного крыла Белого дома. В машине Ельцину торжественно объявили, что официальная встреча с президентом не состоится, но, конечно, представитель нового советского парламента будет встречен радушно — его примет советник президента по национальной безопасности генерал Брент Скаукрофт. Ельцин был раздражен, уязвлен…
«Холодные правила хорошего тона, принятые в Белом доме при Буше, не допускали внезапного появления на горячей кухне истории какого-то ранее неизвестного человека, тем более этого грубого сибирского великана: большого, неуклюжего, в плохо сидящем костюме и дешевом галстуке» (Леон Арон).
Но дело, конечно, было не в костюме и не в галстуке (все костюмы сидели на Ельцине безупречно, это может подтвердить любой, кто когда-нибудь его видел), не в манерах Ельцина и не в его репутации, дело было даже не в высокомерной чопорности Буша и не в его осторожности. Ельцин ассоциировался с новыми идеями, с народной, хотя и довольно тихой пока, «революцией снизу». Ельцин был сильной оппозицией Горбачеву — в Белом доме понятия не имели, как к этому всему относиться.
Для Ельцина же встреча с президентом США была делом принципа.
«Они доехали до стоянки… — продолжает американский биограф. — Ельцин отказался выходить из автомобиля. Его уговорили и провели в нижний коридор западного крыла… “Те, кто должен увидеться с президентом, входят в Белый дом в другом месте!” — сказал он Кондолизе Райс. Она ответила, что он приехал сюда не для встречи с президентом. Его ждет генерал Скаукрофт. Это вызвало бурю протестов…»
Читать это описание довольно любопытно. Ельцин упирался до последнего момента. Кондолиза Райс прилагала титанические усилия для того, чтобы он все-таки согласился подняться на нужный этаж. Ельцин объявил, что без своего помощника Суханова он никуда не пойдет. Это не входило в договоренности и было против установленных правил, но ему тут же сделали уступку. Гостям выдали бирки «Посетитель».
— Я Ельцин, а не посетитель, — проворчал он.
Генерал Скаукрофт проговорил с ним несколько минут, после чего в его кабинет «случайно» зашел президент Буш. Он улыбался, жал руки и стоя приветствовал московского гостя.
Московский гость поднялся со своего места и обнаружил, что Буш такого же высокого роста, как и он сам. «Мы стоим друг друга», — сказал Ельцин.
Встреча продолжалась 16 минут, по записи Скаукрофта. Буш спросил Ельцина о Горбачеве — как он к нему относится? Ельцин ответил, что, как и многие, он восхищается усилиями Горбачева, но важно двигаться дальше и дальше вперед…
Впрочем, все это было уже не важно. Это была победа. Победа явная и безусловная.
«Нам много описывали и вас, и ваши убеждения, — сказал Ельцину телеобозреватель Джим Лерер. — А как бы вы описали ваши убеждения и самого себя?» — «Как меня следует называть? — ответил Ельцин вопросом на вопрос. — Трудно сказать. Я — за радикальные перемены».
За несколько часов до встречи с Бушем в Вашингтоне Ельцин прилетел в Балтимор. И хотя личный самолет Дэвида Рокфеллера, на котором Ельцин прибыл из Нью-Йорка, совершил посадку в час ночи, в номере гостиницы их уже ждал накрытый стол с закусками и напитками. И еще расписание завтрашнего дня: 7.45 — торжественный завтрак, затем — лекция, затем — встреча с высокопоставленными университетскими профессорами и политиками. Взволнованные и переполненные впечатлениями, Ельцин со своими помощниками и друзьями проговорили до четырех утра. В эту ночь он заснуть не смог. Когда в пять утра Суханов узнал, что его шеф еще не спит, он быстро пошел к нему, увидел его несчастное лицо и затем услышал: «Очень тяжело мне. Никак не могу уснуть».
Несмотря на то, что Ельцин был близок к обмороку, помощник Ельцина Ярошенко повел его прогуляться в пять утра по парку. Но и это не помогло. Тогда Ельцин прибег к последнему средству — он принял две таблетки снотворного и заснул как убитый.
Через два часа организатор мероприятия доктор Мюллер приехал за ним, чтобы отвезти на встречу «с балтиморским высшим светом». Ельцин просил отменить все мероприятия. «Борис Николаевич, они говорят, что не переживут такого разочарования», — бубнил переводчик. «Это я не переживу сегодняшний день, скажите им», — ответил Ельцин.
Вскоре Ельцина под руку ввели в переполненный зал. Как только он там появился, глаза его зажглись. «Как будто кто-то включил кнопку», — вспоминал один из его помощников. Но это произошло только через час. Целый час он сидел в кресле и приходил в себя. Дальше он только набирал обороты, выступал все увереннее и агрессивнее. Однако эти несколько часов, во время которых он пытался преодолеть действие снотворного, принятого за два часа до встречи, стоили ему дорого.
…Недобросовестные корреспонденты есть не только у нас. Крошечная заметка корреспондента Пола Хендриксона под рубрикой «Стиль» (!) в газете «Вашингтон пост» пыталась пролить свет на его «неадекватное поведение». Корреспондент поговорил даже с уборщицей той гостиницы, где группу Ельцина ожидал накрытый стол. Она поведала ему, что обнаружила пустую бутылку из-под виски. Оставалось только сделать правильный вывод — Ельцин выпил весь виски в одиночку.
Между тем ни один человек в этот день (включая Скаукрофта и президента Буша) не говорил, что видел Ельцина нетрезвым. Его публичная лекция, видеозапись которой показало затем советское телевидение, говорит о том, что человек, произносящий ее, находится в состоянии крайней усталости, напряжения, перевозбуждения, что ему очень тяжело, что ему трудно говорить, но он говорит тем не менее со все возрастающей силой и энергией.
Однако зловредная заметка начала свой долгий путь в Москву. Сначала ее пересказала итальянская газета «Репубблика». А затем перевод из «Репубблики» появился в советской газете «Правда».
«От Бориса Ельцина, народного героя москвичей, Кассандры Горбачева… исходят бесконечные пророчества катастроф, сумасшедшие траты денег, интервью и особенно запах знаменитого кентукийского виски…»
Оказывается, за пять дней Ельцин выпил «две бутылки водки, четыре бутылки виски и бессчетное количество коктейлей». Он купил «новую одежду и обувь, полные коробки рубашек, два видеомагнитофона» (никаких рубашек и видеомагнитофонов он, конечно, не покупал). Ни в «Вашингтон пост», ни в итальянской газете «Репубблика» не было ни слова о том, что говорил Ельцин, с кем он встречался, как его восприняли в Америке. Поэтому обе статьи производили впечатление спущенных сверху, в лучшем случае — недобросовестных.
Публикация в «Правде» вызвала в стране удивление. Уж очень мелко сводились счеты. И мало кто из читателей газеты понимал: Кремль крайне раздражен тем, что Бориса Ельцина приняли в Белом доме.
В материале, перепечатанном в «Правде» из итальянской газеты «Репубблика», не случайно упоминались «мрачные пророчества» Ельцина. Пророчества действительно звучали.
Однако следует отметить, что он был далеко не единственным, кто предрекал советской экономике в ближайшее время тяжелейший кризис и вслед за этим взрыв социального протеста. Точно так же оценивали ситуацию наиболее авторитетные «экономические писатели» того времени: Селюнин и Шмелев, Лацис и Гайдар, Попов и Аганбегян. Однако в устах Ельцина критическая оценка тяжелой ситуации звучала уже не как прогноз эксперта, а как серьезное политическое послание.
Он постоянно говорил о том, что «люди устали ждать», что «если мы не изменим серьезно ситуацию в течение ближайшего времени, в стране будет социальный взрыв». Американцев, слишком благодушно настроенных по отношению к нашим «прекрасным переменам», он жестко предупреждал: «Вы просто не знаете реальной ситуации, не знаете, как живут люди в Советском Союзе».