Торжественная присяга на Конституции. Первый всенародно избранный президент страны. 1991 г.
Вместе с М. С. Горбачевым
Обращение к народу России. 19 августа 1991 г.
Вместе с Р. И. Хасбулатовым на Съезде народных депутатов РФ
Ельцин, Гайдар, Бурбулис (крайний справа) на матче футбольных команд руководства Москвы и правительства России
С матерью. Начало 1990-х гг.
Настоящим большим политиком был здесь только Ельцин. За ним уже шли огромные массы людей. Он имел грандиозный опыт публичных выступлений, опыт руководства крупнейшим регионом. Он владел навыками организации и управления. Знал, как работает система власти.
Но именно это явное преимущество Ельцина смущало лидеров Межрегиональной депутатской группы. Одних он отталкивал своей слишком жесткой позицией по отношению к Горбачеву, других (как Сахаров и Старовойтова) — тем, что был еще недавно кандидатом в члены Политбюро, принадлежал к высшей партийной номенклатуре. Третьи не хотели вождизма, боялись, что имя Ельцина подавит всех остальных, они уйдут в его тень.
Поэтому было принято решение о коллективном руководстве МДГ.
Г. X. Попов в дальнейшем считал, что Ельцин «смертельно обиделся» на членов МДГ за это решение. Не простил их. Но это не так. Сам Попов при Ельцине стал мэром Москвы. В дни августовского путча 1991 года находился в Белом доме. Сохранял и позднее самые теплые отношения с президентом России. Афанасьев и Старовойтова в 1992–1993 годах работали членами Президентского совета, не раз обращались к Ельцину с просьбами и записками, которые он читал и выслушивал. Все, кто его знает, могли бы подтвердить — он не вел бы себя так с людьми, на которых когда-то «смертельно обиделся». Собчак также в дни августовского путча стоял с Ельциным плечом к плечу. До 1996 года работал мэром родного Петербурга, после неудачных выборов пал жертвой наветов своих врагов — но Ельцин не имел к этому никакого отношения.
— А вы бывали на заседаниях МДГ? — спрашиваю я у Наины Иосифовны.
— Несколько раз была.
— Как Борис Николаевич относился к этим заседаниям, что говорил после них?
— Относился очень серьезно, это была часть его политической борьбы. Другое дело, когда начался российский съезд и его выбрали Председателем Верховного Совета РСФСР, его интересы устремились в другом направлении. Но членов МДГ я видела не только на заседаниях в Доме кино. Они бывали и у нас дома. Попов, Собчак, да и многие другие. Приходило иногда по десять — пятнадцать человек. Были и просто человеческие контакты. Попов приходил к нам с женой, просто в гости, мы тоже бывали у него дома. Постоянно созванивались, договаривались о чем-то, иногда эти звонки продолжались и ночью. Борис Николаевич разговаривал по телефону с Сахаровым и с Боннэр, но дома они у нас не были.
Несмотря на то, что лично Горбачев относился к отдельным членам МДГ с симпатией, их политические позиции он по-прежнему не воспринимал. Им давали собираться только в Доме кино. Им запрещали выпускать и печатать свой информационный бюллетень. О их деятельности ничего не сообщалось в официальных отчетах со съезда. Горбачев отказывал группе в любом официальном признании — не хотел считать их полноправной фракцией нового союзного парламента.
У них не было никакого, даже призрачного, статуса. Ни одна их законодательная инициатива не могла быть принята к рассмотрению на съезде. Одним словом, Межрегиональная группа, созданная для конструктивной законодательной работы, буксовала на месте. Ее деятельность зашла в тупик, что не могло не сказаться и на атмосфере внутри нее.
Конфликт между членами группы достиг своего логичного развития поздней осенью 1989-го. Сахаров, Старовойтова и молодые демократы требовали объявить себя «политической оппозицией», организовать настоящую оппозиционную партию, чтобы добиваться изменений в конституции и, если потребуется, «бороться с существующим строем» не только через парламент, но и через акции массового неповиновения (забастовки, митинги, демонстрации).
Мнение профессорского крыла ярче всего выразил Анатолий Собчак. Он справедливо заметил, что настоящей оппозицией Горбачеву являются не они, а «агрессивно-послушное большинство», партийный аппарат, коммунистически настроенные депутаты. И становясь в оппозицию к Михаилу Сергеевичу, они (члены МДГ) объективно играют им на руку.
Ельцину было нелегко и слушать все это, и участвовать в дискуссии. На собраниях МДГ царила нервная обстановка, люди, глубоко уважающие друг друга, относящиеся с огромным восхищением к академику Сахарову, все-таки срывались на частности, не умея выработать общую платформу, порой не слышали друг друга, их привычная доброжелательность сменялась раздражением.
Постепенно ряды МДГ стали таять. Депутаты, первоначально объявившие о своем вхождении в МДГ, начали оттуда уходить.
…14 декабря 1989 года умер Андрей Дмитриевич Сахаров. Прощание с великим ученым и великим диссидентом состоялось в здании Академии наук на Ленинском проспекте, откуда Сахарова выдвигали депутатом на съезд.
Возможно, Сахаров умер от перенапряжения, вызванного сложной и очень непривычной для него обстановкой съезда. Сказались и глубокие переживания человека, который поверил, что изменения в стране, наконец, стали реальными, и был глубоко неудовлетворен тем, как тяжело это все происходит в жизни. И, конечно, это были последствия горьковской ссылки, где Сахаров не раз объявлял голодовку, писал безответные письма властям, страдал в домашней тюрьме.
Возле гроба Сахарова стояли прибывшие на несколько минут члены Политбюро. Стоял Горбачев. Стоял Ельцин.
Своей смертью Сахаров вроде бы просил их — объединиться, понять друг друга. Но тщетно.
Сахарова провожали на «правительственном» уровне.
Но «правительство» явно упустило возможность диалога с духовными вождями перестройки. Теперь это стало окончательно ясно. Горбачевская страна, где Сахаров стоит на одной трибуне с теми, кто его травил, где можно говорить всё, но нельзя ничего сделать, где есть парламент, но нет оппозиции, где все так неопределенно, зыбко и туманно, — это была страна без будущего.
Это случилось в летние дни 1990 года в квартире Ельциных у Белорусского. Наина Иосифовна вспоминает:
«Однажды он вернулся домой с заседания союзного съезда, совершенно больной, измученный, и вдруг сказал мне такую фразу:
— Надо спасать Россию!
Я, честно говоря, ничего не поняла и даже испугалась. Какая Россия? Тогда был Советский Союз, и никто в таких категориях еще не мыслил. Я так и спросила:
— Боря, ты о чем, какая Россия?
— Нашу Россию!
Я уложила его, дала какие-то лекарства, травы, пощупала голову — может, горячая? Потом позвала Таню и стала с ней советоваться: у папы, сказала я, что-то с головой. Мне кажется, он не в себе.
Таня спросила, что же меня так напугало. Я отвечаю: он все время говорит про то, что надо спасать Россию. “Ну и что?” — отвечает Таня. Я просто не понимаю, о чем он говорит… Что это?
Россию как отдельное государство я тогда себе не представляла. Он уже понимал, что грозит стране, и мыслил совсем другими категориями», — подытоживает Наина Иосифовна.
…Эти «другие категории» пока еще были внове даже для его жены. Но он понимал суть происходящего — страна под названием «СССР» постепенно становилась неуправляемой.
В январе нового, 1990 года Ельцин отправился с визитом в Японию. Приглашение поступило от телекомпании Ти-би-эс, а также от деловых кругов.
Как и в США, от Ельцина ждали многого. Ждали откровенной, ясной и, главное, — новой позиции по поводу волнующих тем: Курильских островов, перезахоронения японских военнопленных, погибших в годы войны, мнения о статусе прибалтийских республик в составе Союза, о перспективах перестройки в целом… Обо всем этом Ельцин говорил в популярном ток-шоу, которое транслировалось в прайм-тайм — в 11 вечера. Премьер-министр Кайфу, министр иностранных дел Накаяма, министр строительства Харада — официальный круг общения Б. Н. в Стране восходящего солнца; несметное количество бизнесменов и журналистов — круг неофициальный.
Было ясно, что Ельцина воспринимают в Японии как совершенно особую политическую фигуру. Большую роль в этом восприятии сыграли его встреча в Белом доме с президентом Бушем, ореол оппозиционного политика. Для Японии это привычно — «теневой» кабинет и «теневой» премьер-министр были частью своеобразного политического ландшафта этой страны, в которой только одна партия из года в год побеждала на выборах, но политическая борьба от этого не становилась менее острой.
Как и в США, помимо официальных встреч и бесед, японцы захотели показать Ельцину свою страну. В программе поездки были и остров Хоккайдо, и древний храм, и «завод по производству роботов», и «маленький семейный ресторанчик».
Ранним утром Ельцин посетил рыбный рынок в Токио.
«…Сплошные крытые ряды с огромными чанами, в которых плещется живая рыба. Кажется, вода льется отовсюду, и создается впечатление, что и в самом деле бредешь среди живого серебра, — вспоминает его помощник Лев Суханов. — Тут и тунец, и крабы, и устрицы, и омары. Рубщики мяса длинными блестящими ножами разделывают туши огромных трехметровых тунцов».
Невероятное изобилие. Избыточность красок и запахов. Ощущение прочности и стабильности бытия.
Это было общим и там, в Америке, и здесь, в Японии.
И на Западе, и на Востоке он сталкивался с одним и тем же вопросом — почему же посередине, между Востоком и Западом, огромная страна с такими проблемами? Его в меньшей степени поражала стерильная технологичность японского производства или масштаб американского строительства. Он и в России видел огромные, величественные стройки и высокие оборонные технологии.
Тут дело не в технологиях, и не в культурных традициях, и даже не в трудолюбии народа. Ельцин прекрасно знал, как умеют работать русские, какими темпами, с какой отдачей.
Но в чем секрет этой избыточной материальной прочности, устойчивости западного и восточного миров? Почему в его родной стране материальная бедность, скудость, граничащая с нищетой, казарменные условия жизни — неизбежный спутник бытия? Этот вопрос не раз задавали себе многие русские люди за рубежом. Ельцин попытался ответить на него по-новому.
Уже начиная с 1989 года он живет проектом, который совершенно «выламывается» из прежней схемы его политической борьбы и в то же время органично продолжает ее.
Россия и Советский Союз — что это за конструкция? Казалось бы, такая знакомая, привычная с самого детства — теперь она стала казаться ему неправильной и непрочной. В ней гораздо больше загадок, чем разгадок.