До выполнения этих требований призываем к всеобщей бессрочной забастовке.
Не сомневаемся, что мировое сообщество даст объективную оценку попытке правого переворота.
Борис Ельцин. Иван Силаев. Руслан Хасбулатов».
19 августа Ельцин вышел из здания, забрался на броню одного из четырех танков, которые уже «охраняли» здание Верховного Совета РСФСР, пожал руку танкисту и прочел обращение перед собравшимся народом. Показательно, что здесь были и телекамеры, в частности, программы «Время», которые запечатлели этот потрясающий момент.
…На фотографии видно, как танкист, высунувшийся из люка, закрывает лицо руками.
Почему он закрывает лицо руками? От страха, что его увидит начальство? От стыда? Возможно. Ведь ситуация абсолютно парадоксальна: Ельцин, главарь «демократической банды», который, по идее, должен бежать от этих танков, бояться этих танков, использует их как свой пьедестал.
Меж тем вокруг Белого дома собирается уже масса людей. «Защитников» организуют в отряды, дают им задание, они строят баррикады, организуют дежурство, затаив дыхание, слушают обращения Ельцина, которые передают по громкоговорителю, и, в общем-то, образуют вокруг здания огромный живой щит, прорвать который даже с помощью армии уже представляется серьезной проблемой.
Правда, тут я должен сделать некоторую ремарку.
К ночи (к первой ночи) число собравшихся у Белого дома несколько поредело, по свидетельству моего друга журналиста Сергея Козырева, который находился в это время в Белом доме и звонил мне по телефону. «Тут всего несколько сот человек, ну, максимум тысяча» — так виделась ему ситуация из окна здания. Но уже в следующую ночь, когда в сквере и на площади жгли костры и ставили палатки, в оцеплении, взявшись за руки, стояло уже несколько тысяч, а в общей сложности, если взять и тех, кто стоял на Калининском, на улице Чайковского и на Бородинском мосту, десятки тысяч человек.
Это были люди, готовые умереть…
А что делают в этот день, 19 августа, сами гекачеписты?
Прежде всего, они осмысляют то, что произошло в Форосе.
ГКЧП, поддержанный Горбачевым, пусть даже молчаливо, и ГКЧП без него — это два разных сценария заговора. Две разные тактики.
Что же случилось в крымской резиденции президента СССР накануне путча? Существуют две главные версии событий: одна сформулирована хозяевами дачи в Форосе, то есть Горбачевым и его помощниками; вторая — «гостями», которые прибыли туда вечером 18 августа, то есть членами ГКЧП и «сочувствующими» (Бакланов, Шенин, Болдин, Варенников, Плеханов).
Первая версия хорошо известна: Горбачев отказался сотрудничать с ГКЧП, не подписал указов о чрезвычайном положении и был изолирован. Территория дачи жестко контролировалась, телефоны были отключены, Горбачев, его помощники и его семья фактически находились несколько дней под домашним арестом. Ожидая самого худшего, Михаил Сергеевич записал на домашнюю видеокамеру обращение к народу (и эта запись существует), чтобы остался документ, подтверждающий его неучастие в заговоре.
Вторая версия возникла уже через несколько лет после событий 1991 года. Ее активно вбрасывали в средства массовой информации Болдин, Шенин, Бакланов, Варенников. Не отрицая своего резко негативного отношения к Михаилу Сергеевичу, они тем не менее в один голос говорили о том, что его позиция в тот день не была столь однозначной.
Вот что пишет об этом историк Рудольф Пихоя:
«Смутные слухи о подготовке заговора уже бродили. 20 июня государственный секретарь США Д. Бейкер в Берлине сообщил министру иностранных дел СССР А. Бессмертных о том, что американской разведке стало известно о подготовке смещения Горбачева, в которой принимают участие Павлов, Язов и Крючков. Эти же сведения были переданы в Москву через тогдашнего посла США Мэтлока.
5 или 6 августа Крючков встретился с Язовым, и они договорились “изучить обстановку”. По словам Крючкова, это делалось едва ли не по прямому поручению Горбачева…
Можно утверждать, что заговорщики предвидели три варианта развития событий.
Первый, оптимальный, состоял в том, что Горбачев, Президент СССР, встретившись с объединенным противодействием со стороны руководства КПСС, государственного аппарата, КГБ, армии и МВД, будет вынужден санкционировать введение чрезвычайного положения в стране. Эта акция приобретала видимость законности, а после утверждения Верховным Советом СССР и вовсе приобретала это качество. Судьба Горбачева в этом случае оказывалась в руках заговорщиков, которые могли, использовав его, заменить на нового Президента СССР.
Второй, более реалистичный вариант (к нему и готовились, судя по тому, что вместе с заговорщиками летели в Форос связисты) состоял в том, что Горбачев займет типичную для него позицию умолчания, ту позицию, которую он успешно разыгрывал… весной 1989 года в Тбилиси, в Вильнюсе: не знал, не был информирован. Поэтому у заговорщиков был заготовлен вариант — объявить Горбачева больным. Это давало возможность Горбачеву уйти от ответственности, выждать, что получится из затеи заговорщиков, а заговорщикам — ввести в действие Янаева, заменить им Горбачева. В дальнейшем судьба Горбачева зависела от результатов чрезвычайного положения. Он мог бы попытаться договориться с руководителями ГКЧП и сохранить свой пост, мог его утратить… и мог, наконец, объявить, что он с самого начала был противником ГКЧП.
Был и третий вариант. Горбачев решительно протестует, применяет имеющиеся у него силы (личную охрану, обращается за помощью в СССР и за границу). В таком случае в Москве оставалась группа руководителей “силовых” ведомств, которая должна была сломить его сопротивление… Вариант крайне неприятный, но, очевидно, предусмотренный, судя по тому, что уже упорно распространялись слухи о тяжелой болезни Горбачева… группе московских психиатров было предложено подготовить заключение о психическом заболевании Президента СССР».
Итак.
На первый, «благосклонный», вариант члены ГКЧП вряд ли рассчитывали: все-таки Горбачев не был инициатором заговора. Заговорщики явились в Форос без предупреждения, Горбачев долго отказывался их принимать.
Но и второй вариант — отказ подписать документы, молчаливая позиция М. С. — всех вроде бы устраивал. Генерал Плеханов спрашивает Валерия Болдина, который вышел от Горбачева: ну что?
— Да ничего. Не подписал, — отвечает Болдин. Начальник горбачевской охраны Медведев слышал этот разговор и позднее прокомментировал: «Ответил разочарованно, но спокойно, как будто и предполагал, что так и будет».
Болдин, который работал помощником Горбачева с начала 80-х годов, руководитель его администрации, «тень» генсека, вообще воспринимал встречу с Горбачевым в Форосе весьма своеобразно: он считал, что Горбачев согласился с тем, что ГКЧП «сделает грязную работу», а затем М. С. может вернуться на свое место. «Президент думал о чем-то другом и неожиданно спросил — распространяются ли меры чрезвычайного положения на действия российского руководства? Услышав утвердительный ответ, он успокоился окончательно». Разумеется, Болдин предлагает в своей книге версию, которая устраивает прежде всего его самого, очищает от тяжкого греха предательства. Ни слова он не говорит о том, что Горбачев отказался подписать документы ГКЧП, а на слова своих «гостей» о том, что нужно принимать решительные меры, ответил: «Да, и главная из этих мер: это подписание Союзного договора». Зато привел в своей книге слова, якобы сказанные Горбачевым: «Черт с вами, действуйте!»
Но все-таки вариантов поведения Горбачева было три. Рассмотрим и третий. Сопротивление.
Было ли оно?
«Для меня как начальника охраны, — пишет В. А. Медведев, — главный вопрос: угрожало ли что-нибудь в тот момент жизни президента, его личной безопасности? Смешно, хотя и грустно: ни об угрозе жизни, ни об аресте не могло быть и речи. Прощаясь, обменялись рукопожатиями.
…Ребята (охрана Горбачева. — Б. М.) были у меня под рукой. В моем подчинении был резервный самолет Ту-134 и вертолет. Технически — пара пустяков: взять их и в наручниках привезти в Москву. В столице бы заявились, и там еще можно было накрыть кого угодно».
Из того же посыла исходит и Рудольф Пихоя:
«Отказ Горбачева от сотрудничества с заговорщиками не носил окончательного характера, не привел к разрыву между Горбачевым и делегацией от будущего ГКЧП. По словам Горбачева, он надеялся на их благоразумие; по мнению же заговорщиков, невозможно, чтобы политик такого масштаба сказал прилюдно “да”. Прощание прошло вполне мирно, Горбачев и члены делегации обменялись рукопожатиями, охрана Горбачева не имела никаких оснований вмешаться в эту ситуацию».
Я, конечно, не могу не вспомнить в этой связи слова Наины Иосифовны, сказанные ею во время нашего интервью: невозможно представить себе на месте Горбачева Бориса Николаевича. Он, конечно, не стал бы ждать и не подчинился бы никаким приказам, тем более какого-то генерала КГБ.
Так были эти приказы или нет? Были ли арест, изоляция, ограничивала ли охрана свободу действий президента СССР?
Несмотря на то, что свидетельство начальника горбачевской службы безопасности Медведева выглядит весьма убедительно, другие свидетельства не позволяют доверять ему на 100 процентов. В частности, помощник президента А. Черняев пишет, что ему не позволили выходить с территории резиденции, а когда он настоял, что должен позвонить жене, каждое его слово контролировал сидящий рядом сотрудник КГБ. Есть и другие детали, которые красноречиво говорят о том, что Горбачева и его близких держали в строгой изоляции от внешнего мира. Что же произошло на самом деле?
Скорее всего, увидев, что Горбачев не предпринимает никаких активных действий, начальник его охраны решил выполнять приказы своего непосредственного руководителя, генерала Плеханова[18].
Нельзя доверять на сто процентов и свидетельству Валерия Болдина, который намекает, что Горбачев хотел, чтобы гэкачеписты выполнили за него «грязную работу» и расправились с российским руководством. Помощник Горбачева Анатолий Черняев вспоминает: «Он лежал на постели и делал пометки в блокноте. Я присел рядом и стал ругаться. Он смотрел на меня печально. Сказал: “Да, это может кончиться очень плохо. Но, ты знаешь, в данном случае я верю Ельцину. Он им не дастся, не уступит. И тогда — кровь. Когда я их вчера спросил, где Ельцин, один ответил, что “уже арестован”, другой поправил: “Будет арестован”».
Следователи российской прокуратуры не преминули спросить президента СССР о том самом пресловутом рукопожатии, которым он обменялся с представителями ГКЧП. Горбачев ответил: он надеялся, что его «твердая позиция» их образумит.
Аргумент логичный, но недостаточный. Он не позволяет до конца прояснить ситуацию, которая остается загадкой вот уже больше пятнадцати лет. А прояснить ее можно, на мой взгляд, следующим образом: как и многие другие в нашей стране, Горбачев не верил в то, что систему можно победить индивидуальными, личными усилиями. Больше того, все годы своего правления сам он панически боялся этой системы. Всеми силами стремился уговорить, уболтать, обмануть ее. Поведение Горбачева в Форосе нельзя назвать лицемерной игрой. В рамках своей системы координат он повел себя даже мужественно. Но это было мужество слабого человека, который сразу смирился с поражением.
Гэкачеписты прекрасно это знали. Однако «молчаливое несогласие» Горбачева отнюдь не прибавило им решительности.
Их пресс-конференция, транслировавшаяся вечером 19 августа по Центральному телевидению, показала: заговорщики подавлены. Дрожащие руки, невнятные ответы, скованность.
Вопрос молодой журналистки Татьяны Малкиной: «Отдаете ли вы себе отчет в том, что совершили военный переворот?» — прозвучал на весь мир как приговор. Стало понятно, что это какой-то странный переворот. Какая-то странная хунта. Настоящая хунта, которая готова прийти к власти через реки крови, не потерпит такого вопроса.
Кстати, немаловажная деталь: среди членов ГКЧП — ни одной публичной фигуры, то есть ни одного человека, который бы хоть раз выступил на телевидении или перед съездом с развернутой яркой речью, мог бы отвечать на вопросы из зала, владел хоть какими-то навыками открытого диалога. Даже самый более или менее «разговорчивый» из них, Янаев, запомнился лишь плоской шуткой при утверждении на должность вице-президента СССР (отвечая на вопрос о своем здоровье, он сказал, что «жена не жалуется», вызвав жидкий смех в зале Кремлевского дворца и язвительные насмешки в кулуарах). Единственным исключением в составе «инициативной группы» был Анатолий Иванович Лукьянов, который постоянно вел заседания съезда и Верховного Совета СССР. Но он войти в ГКЧП отказался, заявив, что «пока» должен оставаться в стороне.
Позорная пресс-конференция, где никто из них не смог выступить со сколько-нибудь внятным объяснением, которого ждали все, выявила их полную неспособность говорить со страной.
Однако своя логика в действиях ГКЧП конечно же была. Был свой расчет, причем вполне оправданный. Расчет… на время.
Да, время, казалось бы, работало на «новый режим». Если бы ГКЧП продержался хоть две-три недели (а возможно, хватило бы и одной), ситуация могла бы решительно измениться в его пользу.
Заработали бы старые методы управления, опомнились бы от шока административные и партийные органы на местах, и закрутился бы рутинный механизм жизни, организации производства, привычные слова и привычные реакции на эти слова создали бы нужный фон серому, безликому режиму власти. (Правда, остается открытым вопрос о том, насколько бы хватило ГКЧП экономического ресурса, ведь распределительная экономика трещала по всем швам, стратегические запасы подходили к концу.)