Целый сезон пропущен. Деревья стоят черными скелетами, словно после пожара. Палисадники, которые я помню в пышной зелени, увяли и засохли в предчувствии осени и зимы. Кое-где на крылечках еще болтаются корзинки с пожухлыми цветами, но только на фасаде моего дома — полный комплект мертвого летнего убранства.
— Ужасное зрелище. Поезжай вперед. — Я едва дышу от страха: вдруг кто-нибудь из соседей меня заметит. Спешно опустив солнечный козырек в машине, натягиваю шерстяную шапку Эдама ниже бровей.
У нас в саду будто табор ночевал. Кругом мусор. Шторы на всех окнах задернуты. Что происходит?
Эдам проезжает мимо дома номер восемнадцать и в конце улицы притормаживает, вопросительно поглядывая на меня: направо или налево?
— Можешь повернуть направо? Хочу еще раз глянуть.
Едем обратно. Замечаю одну соседку с малышом — держат путь на детскую площадку. Здесь мало что переменилось, жизнь идет своим чередом.
— Почему у дома такой вид, как будто здесь никто не живет?
— Может, они еще спят, Фрэнки. Остановиться здесь?
— Нет! Поезжай дальше, там магазины, можно встать, и никто не обратит внимания. А вернемся пешком.
Так и делаем. Выбравшись из машины, мы облокачиваемся на капот, из-под которого валит пар. Устала старушка.
— Я бы позвонил. — Эдам протягивает мне свой телефон.
Я набираю номер, но никто не отвечает.
— Наверное, уже ушли.
— Хочешь, я пойду и постучу в дверь? Меня ведь никто не знает.
Я готова расцеловать его, но не делаю этого. А Эдам меж тем уходит, но вскоре возвращается. На лице недоумение.
— Не могли они куда-нибудь уехать? Такое впечатление, что там давно никого нет. Почта на коврике, шесть бутылок молока под дверью. Я звонил, звонил. Хотел обойти кругом, но калитка заперта.
— Она просто тугая, — говорю я, и на память приходят разные домашние хитрости, известные только обитателям дома, — все то, что и делает его домом. — Я иду туда. — Решение принято. — Может, она там одна, или с ним, а может, ранена или…
— А может, ты перестанешь психовать? Если б было так худо, твой муж давным-давно вызвал бы полицию. — Эдам берет меня за руку, но я вырываюсь и пускаюсь бежать. — Погоди! — кричит он.
Поздно, я уже барабаню в собственную дверь. Сейчас за стеклом покажется лицо Джози. Повзрослела, должно быть, похудела…
Стучу, звоню — тишина. Эдам шагает к калитке и, поднажав, распахивает ее. Я, надрываясь, зову Джози, молясь, чтобы она меня услышала.
— Может, там посмотреть? — предлагает Эдам, кивая в глубину сада, на мастерскую Мика.
Вокруг деревянного строения трава по колено, крыша завалена сухой листвой.
— Это мастерская… — Я отчетливо вижу в окне лицо Мика. Прижав лицо к стеклу, он смотрит на меня, в глазах светится любовь. Так же внезапно видение исчезает — как краска, стертая с холста.
Я бросаюсь к хижине, приставляю ладони к окну. Ни души, только картины, картины повсюду. Запах краски пробивается даже сквозь деревянные стены.
Я оборачиваюсь к Эдаму:
— Никого. — Я тяну его прочь. — Нам туда нельзя. Да у меня и ключа нет.
Мик неизменно держал его при себе.
Спотыкаясь, пересекаю запущенную лужайку — сплошное месиво из сорняков, опавших листьев, мокрой земли, — взлетаю на террасу и припадаю по очереди к каждому из трех окон, ожидая чего угодно, кого угодно.
— Пусто. Настоящий кавардак — и ни души. — Я задыхаюсь не столько от беготни, сколько от полной неизвестности. — Да где же она?
Эдам берет меня за руку:
— Чего, собственно, ты опасаешься, Фрэнки?
Эдам здесь, не в Роклиффе, он на крыльце моего дома, и у него в руках ниточка к моему прошлому — и далекому, и недавнему.
— Сама не знаю… — Я путаюсь в словах, которые просятся на язык, но остаются невысказанными. — Это скверные люди, очень скверные. Нельзя допустить, чтобы моя дочь оказалась рядом хоть с кем-то из них. — Я смотрю на часы на запястье Эдама. — Даже если Джози и ходит в школу, сейчас она вряд ли там, еще слишком рано.
Я прижимаюсь лбом к оконному стеклу и вдруг вижу в столовой на столе компьютер Джози — неподключенный, обмотанный связкой проводов. Зрелище немыслимое — как будто ее саму связали и заткнули кляпом рот. Он схватил Джози? От мысли, что дочь где-то держат пленницей, к горлу подкатывает тошнотворный комок.
— Компьютер всегда стоял у нее в комнате, а сейчас… Не понимаю. — Я дергаю за ручку стеклянную дверь — заперто. — Ключ! Ключ всегда лежит под тем горшком — на случай, если Джози забудет взять свой.
Метнувшись к ряду засохших цветов в кадках, я наклоняю среднюю. Ключ на месте.
Как только я отпираю дверь, дыхание спирает от нестерпимой вони.
— Дай-ка я первым пойду, — говорит Эдам.
Я знаю, о чем он думает, и эта мысль лишает меня сил.
Эдам шагает вперед, опасливо осматриваясь в каждой комнате, а я трясусь от страха в кухне. Что он там обнаружит? Здесь помойное ведро переполнено, и еще несколько мешков с мусором раскиданы по полу. В раковине гора тарелок и кастрюль с присохшими объедками, все кругом завалено коробками из-под готовой еды и грязными чашками. Это не мой дом. На ум приходит Бернетт, как он мог бы здесь жить, оскверняя все, что мне дорого, — включая мою дочь.
— Нет никого, Фрэнки. Ни живых, ни мертвых, хоть и воняет, как в морге.
От слова «морг» меня передергивает. Только представить, что мертвое тело могло здесь пролежать не один день…
Мы возвращаемся в столовую, посмотреть на компьютер Джози — единственную ниточку, связывавшую нас последние месяцы. Жалкое зрелище: знакомые наклейки полуободраны, монитор перекошен и в грязи, клавиатура поставлена на попа. Все в пыли и опутано проводами.
— Зачем его сюда притащили? Нелепость какая-то. — Я глажу компьютер, словно он может соединить меня с дочерью, передать ей мою тревогу, предупредить об опасности. — Можешь его подключить? Нужно зайти в «Afterlife», вдруг она ответила на мое сообщение? — Я в отчаянии смотрю на Эдама.
Эдам утвердительно кивает. Он сообразил, что это за своей собственной дочкой я следила из Роклифф-Холла, и не задает лишних вопросов. Я помогаю ему втыкать проводки, тяну шнур питания к розетке. Все время мы настороженно прислушиваемся — не подошел ли кто к входной двери?
Звонок телефона сродни оглушительному грому.
Зажав рукой рот, слушаю, как мой собственный голос весело просит оставить сообщение, затем щелчок и короткие гудки — на том конце повесили трубку.
Компьютер загружается, я сижу как на иголках. Ну наконец…
— Смотри, — шепчу я, загрузив страничку «Afterlife». — Сообщение от нее!
Сколько раз я ругала Джози за то, что опять она торчит в этой проклятой игре, вместо того чтобы собираться в школу, а теперь готова прыгать от радости. Открываю сообщение и вместе с Эдамом, согнувшимся надо мной, читаю. Смысл не сразу доходит до нас.
Если хочешь получить дочь живой, приходи за ней сама. А не то она пойдет по стопам своей мамаши.
— Боже, нет! Джози у него! — Я едва успеваю отпрыгнуть в угол, и меня выворачивает наизнанку.
Вытирая рот, я возвращаюсь к столу и перечитываю сообщение еще раз. Увы, я ничего не напутала.
— Пора вызывать полицию, Фрэнки. Если твоей дочери угрожает такая опасность, нам самим не справиться.
— Ты не понимаешь! — кричу я, мгновенно реагируя именно так, как меня натаскивали. — Если в полиции узнают, кто я такая…
— Успокойся, Фрэнки. — Эдам непреклонен. — Хорошо бы, конечно, с твоего согласия, но если и нет — я все равно позвоню. Безопасность ребенка важнее всего. Пусть даже твое местонахождение и рассекретится. Этот тип без того в курсе, что ты жива.
Эдам прав, я опять жива. Но лучше бы мне по правде умереть.
— Как он догадался?.. — Я приглядываюсь к Эдаму. В памяти всплывает: никому не верь и не возвращайся. Я нарушила оба правила.
— Этого я не знаю, но он… или они… определенно используют Джози как приманку, чтобы добраться до тебя.
Я падаю на стул, живот по-прежнему сводит судорогой.
— Эдам… — В комнате стоит какой-то странный, призрачный полусвет. Может, мне все снится? — Эдам, я больше не могу.
Роняю голову на стол, на самый край, лоб разрывает боль, слезы капают на ботинки. Надо что-то делать, но что?
Эдам достает свой мобильный.
— Погоди. Если собираешься обратиться в полицию, то надо звонить Джейн Шелли. Она поможет. Она считает меня жертвой домашнего насилия… Так мы и полицию к делу подключим, и не вызовем подозрений.
Перешагивая через раскиданные повсюду вещи и мусор, пробираюсь в прихожую. Моя сумка по-прежнему висит на крючке, но телефон пропал. А там был номер Шелли.
— Ублюдки! — Я с размаху бью кулаком в стену. — Эдам, я не помню ее номера. Звони в участок и попроси, чтоб ее позвали. Но только ее! Иначе просто оставь сообщение.
Эдам кивает и набирает номер полиции. А я снова перечитываю сообщение на экране. Отправлено в 6.23 утра, вскоре после моей записки. Ясно, что Джози довольно давно не пользовалась этим компьютером. Значит, он послал сообщение с другого. И что? Все равно непонятно, где они сейчас.
— Если им нужна я, то они меня получат.
И я объявляю на весь Интернет: «я в сети». Вот она я, хватай меня.
— Фрэнки, что ты творишь? Я оставил срочное сообщение для Шелли. Мне пообещали, что она перезвонит, как только заступит на дежурство. Но по-моему, стоит еще и экстренный вызов сделать, для пущей верности.
— Нет! Подождем. Это сработает.
— Думаешь, он тебе скажет, где Джози?
Я киваю, кусая губы.
— И что тогда?
— А тогда, — решительно и спокойно отвечаю я, — мы пойдем и заберем ее.