Жара стояла такая, что Луиза оставила окно гостиничного номера открытым. Несмотря на пьяные выкрики и оглушительный скрип тормозов, Адам и Мила крепко спали, сладко посапывая, широко раскинувшись в постели. В Афинах они остановились только на одну ночь, и Луизу ради экономии поместили в один номер с детьми. Вечер они провели весело и спать легли поздно. Адам был просто счастлив, он отплясывал прямо на мощеной афинской улице под одобрительные хлопки местных стариков. Луизе город не понравился; они ходили по нему весь день – под палящим солнцем, не понимая, что дети устали. Она думала о завтрашней поездке на острова и вспоминала рассказанные Мириам детям древние мифы и легенды.
Мириам не умеет рассказывать сказки. У нее противная манера произносить длинные слова по слогам, а в конце каждой фразы спрашивать: «Понятно?» Но Луиза, как усердная школьница, слушала историю Зевса и богини войны Афины. Ей, как и Миле, понравился Эгей, окропивший своей кровью море – то самое Эгейское море, по которому она впервые в жизни поплывет завтра на корабле.
Утром ей пришлось буквально вытаскивать Милу из постели. Луиза одевала ее, а девочка засыпала на ходу. В такси, по дороге в порт Пирей, Луиза вспоминала имена древних богов, но они успели выветриться из ее памяти. Надо было сразу записать их в блокнот с цветочками. Тогда она, оставшись одна, подумала бы о них. У въезда в порт образовалась гигантская пробка, и полицейские пытались регулировать движение. Уже стояла адская жара, и Адам, сидевший у няни на коленях, вспотел. Путь к причалам, откуда корабли отправлялись на острова, указывали огромные светящиеся табло, но Поль не понимал, что на них написано, а потому злился. Водитель развернулся и поехал назад, сокрушенно пожав плечами. По-английски он не понимал. Поль расплатился, они вышли из машины и побежали к своей пристани, волоча чемоданы и толкая коляску с Адамом. Матросы уже поднимали трап, когда увидели на берегу их семейку: взмыленные, растрепанные, они отчаянно махали им руками. Повезло.
Едва они заняли свои места, как дети заснули. Адам сидел на руках у матери, а Мила положила голову Полю на колени. Луизе захотелось посмотреть на море и силуэты островов, и она пошла на палубу. На скамье лежала, вытянувшись на спине, какая-то женщина в раздельном купальнике: узеньких плавках и розовой ленточке, едва прикрывавшей грудь. Луизу удивили не ее светлые, почти белые волосы, сухие, как солома, а ее кожа – с лиловым отливом, вся в бурых пятнах. В некоторых местах – на внутренней стороне бедер, на щеках, под грудью – кожа надулась волдырями, похожими на ожоговые. Женщина лежала неподвижно, как будто с нее заживо содрали кожу, а труп выставили на потеху толпе.
От качки Луизу замутило. Она сделала несколько глубоких вдохов и закрыла глаза, но тут же снова их открыла, не в силах побороть головокружение. Она села на скамью спиной к палубе, подальше от борта. Ей хотелось смотреть и смотреть на море, запоминая линии островов с ослепительно-белыми берегами, в которые тыкали пальцами туристы. Хотелось запомнить силуэты парусников, стоящих на якоре и изящно скользящих по морской глади. Ей очень хотелось, но желудок восстал против нее.
Солнце палило все беспощадней, и зевак, глазеющих на распростертую на скамье женщину прибавилось. Та опустила на глаза маску для сна и, судя по всему, из-за ветра не слышала ни сдавленных смешков, ни перешептываний, ни оскорбительных комментариев. Луиза глаз не могла оторвать от этого тощего тела, по которому струился пот. Женщина жарилась на солнце, как брошенный на угли кусок мяса.