По описи, -- вот все его добро.
Два года он провел в Монгольском Гоби -
Рис, мясо да соленая вода,
И превратился в некое подобье
Ходячего скелета, и тогда
Просил внимания к своей особе.
Из центра отвечали: Не беда,
Что там у Вас? Поносик или рвотка?
Максимов, Вы -- казанская сиротка.
А у Максимова была цинга,
Опухли десны и шатались зубы,
Заныла простреленная нога
И стали боли в животе сугубы.
Монголы замечали: "Плох дарга!
На родина! В большой аймак ему бы!"
Но уланбаторское Сов-ино
Решило иначе лечить его
И переслало... ампулу стрихнина!
И где бы был Максимов мой сейчас,
Когда б от поглощенья "витамина"
Его сам "отравитель" не упас,
Раскрывшийся Максимову с повинной, -
Он переводчиком служил у нас.
Вот редкостное отношенье к кадрам!
Чтоб избежать других наверняка драм,
Максимов запросился от всего,
Минуя Сов-ино, туда, где мило.
Он попросту просил спасти его.
Меня письмо порядком удивило -
Он и не жаловался до того.
Но он не ныл, отнюдь, а ясно было,
Что человека допекла беда.
И, что могла, я сделала тогда.
Командировка не была удачной:
В Москве в Ино он так и не попал,
Не мог понять он в форме однозначной,
В какую переделку все влипал.
И снова выехал он, незадачный,
Туда, где перед тем чуть не пропал, -
В Монголию, край столь к нему суровый.
Страна все та же, но аймак был новый.
Его старались обойти во всем -
Во-первых, переводчика лишали,
На совещанья, бывшие при нем,
Ни разу, во-вторых, не приглашали.
Его старались обойти хоть в чем,
В работе и признании мешали.
И так третировал его отдел,
Что осенью Максимов заболел.