Заныла вскоре плечевая кость,
Стал руку поднимать труд не из легких,
Явилась слабость сердца, частый гость,
А с грудью что творилось -- что ни вздох -- кых!
Давленье невозможно поднялось.
Что делать, как помочь его здоровью?
К тому ж, он вскоре начал харкать кровью.
Он запросился в центр на рентген,
Ему, понятно, что не разрешили.
Он уланбаторцами был забвен,
Они высокомерием грешили,
Хоть заезжали часто в наш домен,
Поскольку все пути тут проходили
И ночевали в аймаке у нас,
Но, съехав, забывали нас тотчас.
Спустя полгода прибыл переводчик,
Он плоховато русский понимал,
Монгольского же знал всего кусочек,
Он жаловался часто, что был мал
Курс языков у них -- еще б годочек,
А письменность он так перелыгал,
Что часто из монгол к нам кто подходит
И говорит -- не так мол переводит.
Сам за собою сознавал он грех.
Нет-нет и на вопрос в беседе штатской,
Какой язык он знает лучше всех,
Он живо отвечал: Моя -- бурятской! -
Он был рассеян, словно майский снег,
И часто в невнимательности адской
Такого наворотит, что весьма
Казался нам лишившимся ума.
Максимов на виду был в Цецерлике,
И уважали все вокруг -- его,
И только в Центре злобные языки
Опять не признавали ничего
И собирали против нас улики,
Ему грозил арест -- и от всего,
Измученный душой, разбитый телом,
Понятно, что на родину хотел он.
Он знал, что Партия оценит труд,
Что будут зачтены ему условья,
В которых он трудился, как верблюд,
Что сможет он восстановить здоровье.
И на тебе -- арест, а после -- суд!
Могу ль найти достаточно здесь слов я,
Чтоб описать -- какой все это стыд,
Как человек унижен -- он убит!
Прошу Вас, человека и наркома,
В чьем веденьи работал мой Н.М.,