И беспрестанно в пустоту трубя,
И чувствуем, и знаем мы, что это,
Должно быть, не зависит от тебя.
Но хочется двух слов, а без ответа
Хоть в двух словах -- нам будет жаль себя.
Поэтому надеемся и снова
Расчитываем на письмо в два слова.
Твоей сестре кухмейстером служить
Теперь приходится (впервые!), ибо
Стараюсь родной маме услужить,
И, заради кухарского пошиба,
Я начала эпитеты сносить
Что "некрасивая" я и что "рыба".
Но больше обвинений никаких
Не слышу от соседушек моих.
* * *
29 ноября 1942
От братьев писем нет. Ужель убиты?
Нет никого в живых. Одна! Одна!
Нет больше Ники. Нет -- и хоть кричи ты!
Смотрю его портрет. Волос волна,
Открытый нежный взгляд. О, не молчи ты!
Он жив! Он жив! Я снова им полна.
Павлушу жаль безумно. Не хотелось
Ему... но, видимо, пришлось... так делось.
Писал тогда же, что уходит в бой,
Добавив, что "гадалки врут, должно быть".
Несчастные, не можем быть собой -
И нас толкают, как слепых, чтоб гробыть.
Нутро твое кричит наперебой,
Но ты насилуешь себя -- що робыть?
Нет личности -- остался имярек
И раб условий, а не человек.
Спать нераздетым. Жить в земле под прахом
И наблюдать страданья, кровь и смерть
С гадливым ужасом и смертным страхом.
Не мочь в земной траве себя простерть
И кольчатым червям и хрупким птахам
Завидовать мучительно. Не твердь
Небесную, не глаз сиянье видеть,
А ненависть одну и ненавидеть.
* * *
9 декабря 1943
Павлуша, милый! Что же ты молчишь?
Какой же ты, наш мальчик, терпеливый!
А мы внимаем всякой ночью тишь,
Глаз не смыкая в муке боязливой,
Не спим, все думаем -- как ты гостишь,
Как можешь там, где ты гостишь. Счастливый!