Сестра Ирина. И старушка мать.
* * *
12 декабря 1943
Тоска! Тоска в душе! Кругом нас горе.
Жизнь серая. Ни в чем просвета нет.
Ужели Ника не придет -- ни вскоре,
Ни вкоротке. Ни через сколько лет.
Не будет никогда. На зимнем море,
На Севере, в лесу -- в шинель одет -
Лежит. Над ним насыпана могила.
В ней все, чем я жила, что я любила.
Никто его очей не закрывал,
Не целовал последним целованьем
Его уста. Вдали от всех! Он знал!
Проклятие мое впивал сознаньем.
Я говорила: Ты, что растоптал
Мне счастие, окончишь жизнь изгнаньем.
Попросишь помощи -- но не спасут,
И будешь звать в тоске -- и не придут.
И не пришли и не спасли. Зарыли.
Где Саша? Где Павлуша? Умерли.
Их разнесло на части. Разве были?
Нет. Не были. Не жили. Не могли.
Страдали, да. И зло переносили.
А жизни не было. Теперь в земли.
Там осознали истину простую.
Я не желаю знать! Я протестую!
Хочу, чтоб были живы! Я хочу,
Чтобы они вернулись! Чтоб их лица
Я видела веселыми. Кричу:
Ужели я одна из них жилица!
Ужели из Жидковых повлачу
Одна существованье! Нет! Не длиться
Ему! Не теплиться! Не снесть все зло -
Моих родных на части разнесло.
Мы не живем -- мы только длим сознанье,
На ящик смотрим с жалобой мольбы,
В нем -- пустота, без грамма основанья.
Не верим ей! Мы, жалкие рабы
Привычки, спорим, мы ведем дознанье,
О пустоту раскалываем лбы!
Нет писем! Нет родных. Ушли. Без срока.
Без просьб. Без жалобы. Одни. Жестоко.
Кому исплачу сердце я свое,
Кто мне вернет утраченное с ними.
Сгибло, потеряно счастье мое -
Мы пели с ним когда-то молодыми,
Счастливыми. И счастье все мое
В нем было. Я его любила. С ним и