Поминки по последнему жиде!
Це жид був! С коммунистами якшася! -
-- Дороден був? -- Куды! Един кожух!
Та хил що палец, в чим держався дух!
В петле, як пивень, шеей извивася -
Жартуе все: с воды да выйду сух,
Петлей не подавлюсь -- так потешася. -
-- Так он и не один так "потешася"? -
-- Куды как не один! Вся вшивота! -
И мать вдруг осенила простота:
Ой, лишеньки! -- вскричала, рассмешася, -
Так значит вы, нисколько не страшася,
Зарезали нужду! Ну, красота!
Исчезла вся болестъ, вся босота!
Кому теперь вам потыкать, гнушася?
Мученью вашему конец приде!
Нет Лазарей, на гноище вопящих,
В порфиру облаченные везде!
Вот царствие счастливцев настоящих,
Во утешенье всех вокругвисящих! -
Сбылось пророчество когоежде...
Сбылось пророчество, когоежде
Мать опасалася. И бысть забрита
Для нужд Германии и крепко бита,
И шед в босой "лазоревой" среде.
Как, ниотколи не возмись нигде,
К ней кинуласъ, метнувшись от корыта,
Крича "она заразна!" нарочито,
Украинка, ушла когоежде.
Так бысть отпущена с худого полка
И в хату за руку приведена,
И зарыдали посередь гумна
Две русские -- кацапка да хохолка...
И мать одумася и отрешася...
И отходяща прочь, воссокрушася.
* * *
Мать отошла, воссокрушась душой,
Заметив, что средь злобы выжить трудно.
Она о муже мучилась: подспудно,
Но знала -- выживет, ведь сам большой.
У Тетушки ж иное за душой,
У ней на сердце вечно многолюдно,
Там хлебосолоно, громопосудно.
Имеется и сад, но не большой
Не маленький -- земли в нем задощалось
Подошвок пятьдесят по долготе,
А в широту же -- самая что малость,
Гулялось ей лишь там -- еще ж нигде,
Когоежде в писаньи обещалось,