Да с экивоками, да с обиновью.
А в километрах бой -- смертельный бой,
Там воздух визгом техники расколот...
И к языку подходит тошный солод -
Желудочного ужаса настой...
Ты, ты пришла! -- и побеждает голод.
От встреч таких прибыток небольшой.
От встреч таких прибыток небольшой,
Должно быть, ей. С усмешкою подрежет
Буханочки и слышит долгий скрежет
В огромной миске ложкою большой,
-- Ну вот и умник. Совладал с лапшой. -
Тут сытость ненадолго нас занежит,
Обезоружит и обезодежит -
И можно лечь и отдохнуть душой.
И чуткая душа завнемлет чуду
Строки о том, как дева шла в лесах,
Неся дитя в сомлеющих руках,
Презревши тернии пути, простуду
(И холод одиночества и страх),
И я, прослушав, верно, плакать буду.
Пусть льются слезы -- вытирать не буду.
Я не один. Я сыт. Мне нет забот.
Я не любви несчастной жалкий плод,
Но плод любви счастливой, равной чуду.
Но уподоблюсь хрупкому сосуду,
Вместилищу чужих скорбей, невзгод,
Нашедших в плаче и мольбе исход,
И тихими слезами боль избуду.
Боль счастья, боль несчастья -- Боже мой,
Ведь это все одно -- святые слезы.
И скажет мне отец: Иду домой, -
Из дома исходя, где кинул розы,
В мир, где кисель и танки, и обозы,
Куда -- позволит ли? -- взойду душой.
Когда позволит он -- взойду душой
В тот мир, огнем и муками крещенный,
Где с кипятком в жестянке, просветленный,
Стоит он -- неубитый, молодой,
Где я лежу с разбитой головой
Все в том же детсаду, прокирпиченный
За нежность. Нежность к женщине, смущенной
От счастья, но какой же молодой!
Меня хлобыстнули, как бьют посуду,
Взяв прежде слово, что не донесу.
Но я завлек палачскую паскуду
В какой-то низ с решеткой навесу,
И... перестали ковырять в носу -
Все ради вас, кого ищу повсюду!