Тогда держались, так в голубизне
Мы шли с ней, и тогда-то в глубине
Аллеи на краю помойной ямы,
Оправленный в сиреневатый мох,
Под лампочкой звезды высоковатной,
Которую качал Эолов вздох,
К нам протянулся тенью многократной
Кристально четкий бронзовый и статный
Губительной войны зловещий бог.
Он был суров и страшен -- видит Бог,
И я затосковал, стал неспокоен,
И мне она сказала: Ты расстроен! -
И я издал тогда печальный вздох.
И я спросил: Кто он, поправший мох
И мусор ямы, столь суровый воин,
Не дрогнувший средь дождевых промоин,
Паучий крест давящий бронзой ног? -
И мне сказала: Ты от бронзы ног
Взгляд подними, когда ты хочешь, выше,
Чуть выше пояса -- туда, там, в нише. -
И я взглянул, и я сдержать не мог
Крик изумленья, это было выше
Моих способностей, мой дух истек -
В высоком крике, что из уст истек, -
Пронзительный и резкий, был он выше,
Чем чистый ультразвук летучей мыши,
И он затронуть слух уже не мог.
Ах, там -- вверху, где бронзовый подвздох
Уходит вверх в подмышечные ниши,
Я увидал крестом летучей мыши
Прилипшее к герою в коготок
Чудовище зеленой пентаграммы,
Меня так напугавшее шутя -
И вижу явственно оно -- дитя,
Оно младенец попросту, вот вам и
Страшилище, и лампочка, светя,
Нам обнажает клеветы и срамы.
Нет, никакие клеветы и срамы
Не сравнятся с ужасным тем мальцом,
Уткнувшимся невидимым лицом
В холодный воротник замшелой мамы.
И ужас: словно бритвой пилорамы,
Направленной чудовищным косцом,
Мальцу по шее провели резцом
И голову свалили в мусор ямы.
А воин шел, и гордый, и прямой,
И мощною рукою ополченца
Поддерживал безглавого младенца -
Апофеозом нежности немой