И, разведя нас, отвалили слябы.
Какое чудо все-таки прорабы:
Как бы предвидя наше экарте,
Они корректно развели в портэ
Одиннадцати метров водоснабы.
Кому из нас скорее припечет,
Или сжидится мозжечок немного -
Туда ему, понятно, и дорога.
И безопасность секунданта в счет:
У нас за поединки судят строго,
И оттого все правильно течет.
Повремени, мгновенье! Но -- течет...
От секундантов слышится сквозь грохот:
"Тэтэшников не хватятся?" -- и хохот,
"Патруль бы не засек!" -- "Не засечет!"
"Кто у барьера?" -- "Справа звездочет,
А слева видный собиратель блох от
Идеологии", -- и снова хохот, -
"Ты привязал тэтэшники? Дай счет!"
"Пятнадцать". Кажется, уже и время
Вам описать противника, но бремя
В том непосильное меня гнетет:
Он без лица, лишь изо рта растет
Ужасный клык, он колдуново семя.
"Двенадцать... десять..." -- нечет либо чет.
Орел иль решка, нечет либо чет.
"Семь, шесть" -- он зол, как веник, -- "пять,четыре,
Три, два, пошел!" -- Нацелясь, словно в тире,
Сошлись мы, каждый взят был на учет.
Я, разумеется, имел расчет
Пасть не вперед, захлебываясь в вире,
Но с локтя, словно римлянин на пире,
За первый выстрел с ним вести расчет.
Но я не мог принять в расчет масштабы
Чудовищно горячего костра,
Вдруг вспыхнувшего поперек нутра.
Я как-то понял вдруг, что ноги слабы -
Какое счастье: я не ел с утра,
Но если не евреи, то арабы.
Уж если не евреи, то арабы,
И, не поев с утра, бываешь слаб,
И, зараженья избежав хотя б,
Все ж штирбанешься, как Вам скажут швабы.
И где-то, в Средней Азии, мирабы
Тебя изловят и снесут в михраб,
Но ты-то отстрадался, Божий раб -
Тебе давно все куры стали рябы.
Я понял, что, взлетев над быстриной,
Над яминой тихонько каруселю,