Чтоб на пирах им слух не услаждать...
"Изменник! Вранам и волкам предать!"
Креон -- они, конечно, умочили.
Так обращаться с теми, кто почили,
Немыслимо. Скорей земле предать.
"Как он посмел отечество предать!"
А вы бы в школе мыслям тем учили.
Вы в голове одних себя носили
И выносили, судя по всему,
А мертвых нечего учить уму.
Ах, как своим молчаньем вас бесили
Мы, мертвецы, я только не пойму -
Могли ль мы петь осилившей нас силе?
Могли ль мы петь осилившей нас силе,
Когда есть сила большая ее,
Ну, правда -- именем небытие,
Что невсваренье самое могиле.
Но крики дяди очень нас давили,
На нервов действовали вервие -
Ведь у него веревка и копье,
А что у нас? Любовь, и ту забили.
Да и на что любовь мне в этот час?
В моей груди сомнительные страсти
Она зажгла к увеселенью власти.
Пойду ль страстями? И гляжу, сейчас
Меня ведут под белы руки: здрасте,
Цветы темниц, вы радуете глаз.
Цветы темниц, смочив их влагой глаз,
Несу виновнику их Полинику,
Два яблока, орех и землянику,
Чтоб соглодал, уйдя в подземный лаз.
Дорога, помню, под гору вилас,
И возле каждого витка по шпику,
Высматривавших бдительно улику,
Когда бы таковая вдруг нашлас.
А возле трупа, в двух шагах, в острас -
Два охламона при ножах и пиках,
Один на козырях, другой на пиках.
Я соскользнула под земельный стряс
И там запела, думая о шпиках,
Простые наши песни без прикрас,
Простые наши песни без прикрас
В моем грудном, тоскливом исполненьи
Имели отзыв в слюноотделеньи
Сердец под жестким панцырем кирас.
Игру забросив, стали шарить стряс
Тот и другой вои в остервененьи, -
По долга неотступному веленьи,
Близ трупа вылезла худая аз.