Усну последним сном, когда б кто вник,
Мой Этеокл! Мой бедный Полиник!
Поверьте, что нельзя страдать жесточе, -
Я, кажется, не вытерплю, нет мочи
Вообразить сиротский мой пикник, -
Ведь я подобна хрупкому сосуду.
Не понимала все, но поняла:
Меня раздавит тяжестью скала.
Не сразу, медленно, как исподспуду,
Уйдет вся жизнь, которой я жила,
И почернеет день, и я не буду.
Пусть почернеет день, когда забуду
Все радости и жизнь, ее саму,
Когда с исходом лет сама пойму,
Куда пора мне, и... там буду, буду!
Ну, умереть самой по самосуду,
Уйти туда по сердцу своему,
Но как же, как же, вопреки уму,
Жизнь истребить в живом, как бы простуду.
Ах, лучше жить хоть жизнию калик,
Каким отец был -- немощным и слипым -
Вверять лицо морским соленым всхлипам.
Мало несчастье, а восторг велик,
Звенящим медью тополям и липам
Я б подставляла мой веселый лик.
И моего врага веселый лик
Меня бы, верно, не смущал нимало.
Что жизнь мою так грубо подломало
В том возрасте, когда есть тьма прилик?
Последний луч... потом последний блик...
Потом груди и воздуха не стало...
Ужели надо, чтоб меня не стало? -
Как не прогнать тогда -- ведь свет велик.
Ведь если к жизни ощущу остуду, -
Приду сама -- другой, а не такой:
Берите жизнь мою -- жалеть не буду -
И стану над подземною рекой,
И слез любви не осушу рукой,
И ненависть стенаньем не избуду.
***
Слежу чтобы лазури слезы лили
О той давным давно забывшей нас
Что кинула опережая час
Тех что ее заботам поручили
Пеняем ей и уступает силе
И для взыскательных рождает глаз
Красу возвышенную без прикрас
Собою не повинную могиле
Ее бессилен выразить язык