За то что в бане слабо тер ей спину,
За то что он малец, а не мужик,
Но бабы в мойке видят в нем мужчину,
От коего их норов не отвык, -
И вот пока душа ее томилась,
На парня шайками лилась немилость.
Он отвечал ей тем же до конца,
Хотя, конечно, с матерью не дрался, -
Он терпеливо поджидал отца,
Чтоб тот пришел с войны и разобрался.
Была в нем внешне легкая ленца,
С которой нерв упорства уживался,
И сладкие плоды он обещал,
Но ничего, признаться, не прощал!
Читатель! Что отшельник -- что ребенок!
Их ничего не стоит оскорбить, -
Так ключ глубокий прихотлив и звонок, -
А бросишь камешек -- уж не добыть!
Так коли хватит у тебя силенок -
Их не обидь: уж лучше их убить, -
Ни тот, ни этот подлость не отплатит, -
Так Ницше говорит, об этом хватит.
Но мать чудесно исправляла долг, -
Нисколько не стараясь отличиться,
Презрев мужской и злой, и льстивый толк,
Она была среди волков волчица,
К которой в кратком сне приходит волк,
И сладко ноет вслед того ключица, -
В ней, думаю, при мимике живой -
В душе стоял утробный, подлый вой.
Сотрудники отца все были в сборе -
Никто из них не побежал на фронт, -
И, верховодя мужественно в своре,
Делили меж себя пайковый фонд.
Но мать была с самой собой в сговоре:
Осматривая черный горизонт,
Она на цель всходила без оплошки
И уходила лишь с мешком картошки.
Зимой свозили книги на базар -
И там раскладывали на газете, -
От конских морд шел нестерпимый пар,
И томы в коже, в золоте, в глазете
К себе влекли и немцев и татар, -
И покупали их держать в клозете,
А бабы русские и мужики -
Катать в них колоба и пирожки.
К весне все образовывалось, вроде,
И, кое-как лопату заскоблив,
Мать начинала рыться в огороде,