Он самый лучший наш залог могиле.
Второй, нелучший наш залог могиле -
Игра в орлянку с демосом, зане
Мы станем глиной, пронырнув в говне,
А все, кто нам друзья, -- нам не враги ли?
Противников мы всех заострогили,
Пристроив этих внутрь, а тех вовне.
Ах, что за дар речей был даден мне -
Дымучий огнь фейерковой бенгили.
Я вел, пьянил, как знамя, как язык, -
На самом деле -- знаменье и прорва,
Да, да, я знаю, пагуба, оторва... -
-- Несчастный мальчик! Да, но слог! Язык! -
-- Самоопределяясь далеко рва,
Дразнился я, себе казал язык.
Я самому себе казал язык,
Я предал клан мой, аристократию:
Ломая простодушного витию,
Стакнулся с чернью, стал ее язык.
Стучал в сердца, как в колокол язык,
Впадал в суровой Спарте в аскетию,
А в заводной Ионии в питию,
А в Аттике прогуливал язык.
Не в силах дале противляться зуду
И зову чести, взял душе вину,
Втравив в Пелопоннесскую войну
Афины, Спарту, Делион, Потуду,
Коринф, Мегару и еще страну
Одну, нет, две страны, о них не буду.
Страну, нет, две страны, о них не буду
Входить в словесный загодя расход,
Я вместе с Аттикой вовлек в поход
На Сиракузы, снарядив посуду.
Но предприятье стало мне в осуду:
Взамен успеха легкого, сей ход
Принес разгром, мы потеряли флот,
Я сам чуть не подвергся самосуду.
И потому из лагеря изник,
Бежав во вражеский и поделившись
С врагом, чем знал, во что я с жаром вник.
Я объяснил, где, крепко навалившись,
Мы сломим силу: так, струей пролившись,
Плотину точит тоненький родник.
Плотину точит тоненький родник,
И, объяснив, где слабина во флешах,
На наших кинул конных я и пеших,
Но был разбит, но этим не поник.
Я снова побежал моих аник
И вторгся в Персию, где при депешах