Нет, как же, как же, ведь она сама
По сути внутренней и строю линий
Принадлежит к породе дев Эринний.
К Антону, наконец, пришел отец,
И мальчик, вовсе уж не удивленный,
Ему навстречу: Ты пришел, отец?
И тот снимает кожух пропыленный
И говорит: Ну вот, войне конец,
Жизнь будет и другой, и окрыленной,
Но впрочем, прежде чем взойти утру,
Придется долго послужить добру.
А к Тетушке пришел ее Максимов,
Любимый муж, замученный тогда,
Когда икрою полон был Касимов,
Еще в те баснословные года, -
Красивый воин капитан Максимов,
Пропавший в чистом поле без следа,
Когда племянник был большая кроха, -
Без слез, без имени, руки и вздоха.
ИЗ ХОМУТОВСКОГО -- В ХЛЕБНЫЙ
Читатель, нам пора -- простись живей
С твоим домкратом или Демокритом,
А если ты сидишь за партой -- свей.
Годишься и таким, как есть -- небритым.
Давай, надвинув шляпу до бровей,
Москвой лететь, как Дон Гуан Мадритом -
В обход ментов и статуй, или -- пусть:
Я никого в Мадрите не боюсь.
В год анно Домини пятидесятый
Бродил ли ты, читатель, по Москве,
Лобзал ли пыльные колени статуй?
Мял ли траву? Валялся ль на траве?
Был ли влюблен как Дон Гуан завзятый
В ее рубины в темной синеве,
В ее холмы, в ее дворцы и парки,
В холодную звезду электросварки?
Тогда бежим Покровкой на Арбат
Москвой, любимой "пламенно и нежно",
Пока еще ты крыльями горбат,
Пока удача просто неизбежна,
Пока еще ты холост и чубат,
Пока любить безмолвно, безнадежно
Еще роскошествуешь ты, пока
Твою судьбу ты держишь за бока.
Но что как ты, о горькое мечтанье! -
Богатый ранним собственным умом,
К тому прошел Магниткой испытанье,
Cидел по лагерям в тридцать седьмом,
А в сорок первом в страхе без шатанья