Глаза смежив, вы скажете: Он здесь!
Но как иной не точно все же судит,
Простор пред вами пуст -- я вышел весь,
Лишь легкое стремленье воздух будит,
Я таю как коллоидная взвесь -
Сгустился, кажется, почти прозначен -
Увы! -- пред вами горизонт прозрачен.
Как мог являться я, чтоб исчезать,
И падать с неба, где меня не ждали,
Как мог к себе всю дворню привязать,
Чтоб матери из-за меня страдали
И мне грозили уши оборвать,
И мне посулами надоедали,
И так их шум мне душу бередил,
Что я им по-мальчишески вредил.
Зачем, скажите, вы меня травили?
Зачем преследовали, с глаз гоня?
Собаку вашу сами отравили,
А маме наклепали на меня,
И были рады, а меня так били...
Мою сопатку всю искровеня...
Зачем чуть что не так -- меня искали,
Зачем друзей ко мне не выпускали?
Зачем им говорили, что я вор,
Что я шпана, -- я что ли обокрал вас?
Зато, бывало, чуть явлюсь во двор,
Какой холодный отороп всех брал вас,
Как вы меня не видели в упор -
Да знайте, я не меньше презирал вас,
Слыхали б у себя на канапе,
Как я пускал на бе вас и на пе!
Как вас крестили собственные дети
За скаредность, за трусость, за разбой!
Вы ощущали колкости ли эти
Своею половиною любой?
Вам этого не смыть при туалете!
А как сожитель ваш кидался в бой,
Рассвирепен, задерган иль раззужен!
Уж бросится... Нет, не ему я сужен.
-- Я, -- говорю, -- чахоточный. Вот тронь
Меня! Задень! Исхаркаюсь. Исчахну.
Иссохну. Изблююсь. Взойдет огонь
На щечки и покойничком запахну.
Иссякну кровушкою. Рассупонь
На мне рубашечку, не бось, не трахну,
Щас вздрогну, щас чихну, оденусь в струп,
И понесешь ты охладелый труп.
Не стану с вами я силенок мерить.
Вы скопом лезете, а я один.