Что наш братишка -- он у нас в чести -
К границам СССР в Балтморе вышел.
А коли так -- иного нет пути,
Чтоб западный тут фронт для нас не вышел.
С письмом тебе, я тут без всяких фронд
И заявление пишу -- на фронт.
* * *
20 мая 1941
Иринушка моя, родная лада,
Небесный луч, нет, солнышко само!
Приехал я в Коряжму для доклада,
И воспитатель мне вручил письмо.
Иринушка -- и мне, и мне отрада
Воспоминать холодных зорь письмо
В том Санатории при белой ночи -
Да только вспомню -- выплачу все очи.
Блеск ночи белой (и твои черты,
Любимая, над мрамором блестящим)
Я вспоминаю более, чем ты, -
Поскольку здесь, в разладе с настоящим,
Одним прошедшим мысли заняты,
Здесь счастие в однех мечтах обрящем,
А нынешнего нет у нас -- пером
Не описать, но покатить шаром!
Кругом и изумительно, и пусто,
Куда ни бросишь огорченный взгляд,
Повсюду за людей краснеешь густо -
Переродились на глазах в мозглят.
Да и чему я, собственно, дивлюс-то -
Мне этот лагерь будет сам-девят,
Да и работ в таком рабочем аде
Я перепробовал немало стадий.
Я знаю обстановку, быт, людей,
Кто -- как, за что -- подвергнут заключенью,
И знаешь что? -- не разменяв идей,
Пришел теперь к какому заключенью,
К какому руслу, так сказать, идей?
Чего кладу в основу злоключенью?
Зачем концов нигде мы не найдем?
Нет... мы уж личной встречи обождем.
Тяжел мне белый пламень ночи белой,
Иринушка, небес полунакал.
Смогу ли позабыть душою целой
То, чем ты был и чем сейчас ты стал.
Нет, только кто, от страха помертвелый,
Сам знает то, что здесь ты испытал,
Кто вынес шкурою, а не из штудий
Всю гнусность воспитательных орудий,
Кто клял ночами белый пламень ламп