Подали мелкоскоп, и государь увидел, что возле блохи действительно
на подносе ключик лежит.
— Извольте,— говорят,— взять ее на ладошечку — у нее в пузичке
заводная дырка, а ключ семь поворотов имеет, и тогда она пойдет
дансе...
Насилу государь этот ключик ухватил и насилу его в щепотке мог
удержать, а в другую щепотку блошку взял и только ключик вставил, как почувствовал, что она начинает усиками водить, потом ножками
стала перебирать, а наконец вдруг прыгнула и на одном лету прямое
дансе и две верояции в сторону, потом в другую, и так в три верояции
всю кавриль станцевала.
Государь сразу же велел англичанам миллион дать, какими сами
захотят деньгами,— хотят серебряными пятачками, хотят мелкими ас-сигнациями.
Англичане попросили, чтобы им серебром отпустили, потому что в
бумажках они толку не знают; а потом сейчас и другую свою хитрость
показали: блоху в дар подали, а футляра на нее не принесли, без футляра же ни ее, ни ключика держать нельзя, потому что затеряются и
в сору их так и выбросят. А футляр на нее у них сделан их цельного
бриллиантового ореха — и ей местечко в середине выдавлено. Этого они
не подали, потому что футляр, говорят, будто казенный, а у них насчет
казенного строго, хоть и для государя — нельзя жертвовать.
Платов было очень рассердился, потому что говорит:
— Для чего такое мошенничество! Дар сделали и миллион за то
получили, и все еще недостаточно! Футляр,— говорит,— всегда при всякой вещи принадлежит.
Но государь говорит:
— Оставь, пожалуйста, это не твое дело — не порть мне политики.
У них свой обычай.— И спрашивает:—Сколько тот орех стоит, в котором блоха местится?
Англичане положили за это еще пять тысяч.
14
Государь Александр Павлович сказал: «Выплатить», а сам спустил
блошку в этот орешек, а с нею вместе и ключик, а чтобы не потерять
самый орех, опустил его в свою золотую табакерку, а табакерку велел
положить в свою дорожную шкатулку, которая вся выстлана преламутом
и рыбьей костью. Аглицких же мастеров государь с честью отпустил
и сказал им: «Вы есть первые мастера на всем свете, и мои люди
супротив вас сделать ничего не могут».
Те остались этим очень довольны, а Платов ничего против слов государя произнести не мог. Только взял мелкоскоп да, ничего не говоря, себе в карман спустил, потому что «он сюда же,— говорит,— принадлежит, а денег вы и без того у нас много взяли».
Государь этого не знал до самого приезда в Россию, а уехали они
скоро, потому что у государя от военных дел сделалась меланхолия
и он захотел духовную исповедь иметь в Таганроге у попа Федота'.
Дорогой у них с Платовым очень мало приятного разговора было, потому они совсем разных мыслей сделались: государь так соображал, что
англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши на
что взглянут—всё могут сделать, но только им полезного ученья нет.
И представлял государю, что у аглицких мастеров совсем на всё другие
правила жизни, науки и продовольствия, и каждый человек у них себе
все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем
совсем другой смысл.
Государь этого не хотел долго слушать, а Платов, видя это, не стал
усиливаться. Так они и ехали молча, только Платов на каждой станции
выйдет и с досады квасной стакан водки выпьет, соленым бараночком